В длинные черные волосы утопленницы были вплетены стебли водорослей. На грудь свешивалось ожерелье из морских раковин.
Доктор Преториус указал на доктора Штейна, обратившись к нему:
— Я вижу, среди нас присутствует врач. Я узнал вас, сударь. Мне известно, какую огромную работу вы проделываете в госпитале при церкви Пьеты, а также то, что вам ведомы новейшие методы хирургии. Как человек ученый, не окажете ли вы мне честь, подтвердив, что эта бедняжка в данный момент мертва?
— Давайте, — велел доктору Горралл, и Штейн выдвинулся вперед, сгорая от любопытства и в то же время чувствуя себя одураченным.
— Итак, ваш вердикт, — попросил доктор Преториус, отвесив учтивый поклон. И добавил sotto voce:[74] — Это истинное чудо, доктор. Поверьте. — Он поднес к алым губам девушки маленькое зеркальце, спросив доктора Штейна, наблюдает ли он хоть какое-нибудь дыхание.
Доктор Штейн отметил про себя густой навязчивый запах: смесь бренди и розового масла. Вслух он произнес:
— Я ничего не наблюдаю.
— Громче, чтобы слышали наши добрые зрители.
Доктор Штейн повторил свой ответ.
— Прекрасно. А теперь возьмите ее за руку. Ее сердце бьется?
Рука девушки была холодна как лед, из которого доктор Преториус поднял ее. Если и был какой-то пульс, то чрезвычайно редкий, и доктору Штейну просто не дали времени услышать его. Доктор Преториус оттеснил его, поднял руку девушки за пальцы и с видимым усилием вогнал ей в ладонь длинный гвоздь.
— Вот видите, — проговорил он с нарастающим воодушевлением, потрясая рукой девушки так, что проткнутая гвоздем кисть замоталась из стороны в сторону. — Видите! Крови нет! Ни капли! Видите? И разве живой человек смог бы безропотно сносить такую боль?
Доктор казался взволнованным этим представлением. Он метнулся вглубь помещения и притащил к окну странное приспособление — стеклянный сосуд, насаженный на стеклянную трубку высотой в человеческий рост. Лента алого шелка извивалась внутри сосуда и спускалась к колесу в нижней части трубки. Доктор Преториус нажал на педаль, и шелковая лента начала вращаться по кругу.
— Немного терпения! — проговорил шарлатан, когда публика загудела. Он глядел на толпу из-под кустистых бровей, нажимая ногой на педаль. — Совсем чуть-чуть. Аппарат должен набрать необходимые обороты.
Доктор говорил, слегка задыхаясь от напряжения. Любой уважающий себя шарлатан, подумал про себя доктор Штейн, нанял бы мальчика, чтобы тот жал на педаль, обнаженный и покрытый золотой краской, с херувимскими крылышками за спиной. И еще обязательно под барабанную дробь. Однако это странное представление захватывало куда сильнее, чем театральные эффекты проходимцев, выступавших на площади Сан-Марко.