Я не слышал стука горничной, а когда проснулся, было уже утро…
День я провел расслабляясь; написал два письма, сидя за столиком в баре. Джонс, несмотря на нежелание следовать проторенными туристскими маршрутами, все же поддался соблазну слетать чартерным рейсом на мыс Горн, так что отвлекающий фактор отсутствовал — разве что я сам размышлял о том, как он поладил с тремя вдовицами, и о том, что и сам бы не отказался взглянуть на мыс Горн.
Первое письмо предназначалось Смиту. Прежде чем начать писать, я некоторое время раздумывал, а потом подробно изложил свои беседы с Грегорио и Макферсоном и рассказал о визите к Ходсону, боюсь излишне подчеркнув, какой преданности долгу потребовала эта поездка. Я кратко обрисовал характер работы Ходсона, руководствуясь тем, что мне сообщил сам ученый, и спросил мнение Смита о вероятности успешного завершения подобных трудов скорее просто из интереса, чем в связи с моими собственными изысканиями, пояснив, что все это умозрительно, так как Ходсон явно больше не потерпит моего любопытства. Я упомянул об индейце и Анне, о первом — с благоговейным страхом, о второй — с восхищением, и сам удивился тому, какое глубокое впечатление произвела на меня эта девушка. В заключение я написал, что считаю дальнейшее расследование оправданным, несмотря на показное безразличие Ходсона и отсутствие его видимой связи с сообщениями о странном существе.
Но я ничего не сообщил о ночном крике.
Я обнаружил, что отчего-то не способен выразить чувство, внушенное мне этим звуком, и определенно не могу ни описать его, ни сравнить с чем-либо. Сейчас, в уютной тишине отеля, мне почти хотелось отмести мысль о связи Ходсона с приведшими меня сюда слухами. Его лабораторная работа не имела к молве никакого отношения, делать успехи в работе ему никто не запретит, а объяснение ученого — ветер, воющий в расселине, — звучит довольно резонно и даже буднично, хотя от воспоминаний меня до сих пор бросает в дрожь. Но чувство было слишком субъективным, чтобы облечь его в письменную форму, и я даже не стал пытаться.
Второе письмо было для Сьюзен. Перед тем как взяться за перо, я перечитал то, что написал об Анне, и ощутил себя изменником. Я вспомнил, что чувствовал, наблюдая, как она, обнаженная, склоняется над кроватью, как играет свет свечи на ее коже; вспомнил, как напряглись от страсти мои чресла и как близок я был к тому, чтобы устремиться к ней. Я всегда хранил верность Сьюзен и никогда прежде не испытывал ни малейшей тяги к какой-то другой женщине, но там, в тесной каморке, в далеком и грозном краю, мне пришлось бороться с желанием столь мощным…