– Но ведь гомологистов не хватает, – спокойно возражал Вильям.
– Но мы могли бы просматривать все генетические модели хотя бы на компьютере, – отвечал Марко.
– Чтобы спасти нечто полезное для нас?
– Что могло бы быть полезным для гомологии сегодня или в будущем. Научиться правильно понимать себя – значит изучать генетические модели в действии, и заметь, что именно аномальные, порой чудовищные модели дают максимум информации. Всей нашей науке было известно о человеке меньше, чем нам удалось узнать за время экспериментов над больными аутизмом…
Вильям, которому название «генетическая физиология» человека до сих пор нравилось больше, чем «гомология», покачал головой.
– Вспомни, с какой осторожностью нам приходится вести игру. Общество должно согласиться с полезностью наших экспериментов, а оно идет на это с трудом. Ведь наш материал – человеческая жизнь.
– Бесполезная жизнь. Предназначенная к ликвидации.
– Быстрая и легкая ликвидация – это одно, а наши эксперименты, обычно длинные и неприятные, – другое.
– Бывает, что мы им помогаем.
– А бывает – не помогаем.
Честно говоря, они понимали бессмысленность этого спора. Получить в свое распоряжение интересную аномалию – всегда проблема для гомологистов, а способа заставить человечество согласиться на увеличение их числа не существовало. Люди не могли забыть о травме, нанесенной Катастрофой.
Лихорадочный всплеск интереса к космическим разработкам мог быть {и был, по мнению некоторых социологов) следствием того, что, столкнувшись с Катастрофой, люди поняли, как уязвима жизнь на планете.
Но это не меняло дела.
Рэндалл был уникален. В его генетической модели характеристики, приводящие к аутизму, нарастали медленно и постепенно, и для ученых это означало, что о Рэндалле известно больше, чем о любом подобном пациенте. Удалось даже зафиксировать слабые проблески, отличающие его способ мышления, прежде чем он окончательно закрылся и спрятался в собственном панцире, – безразличный, недостижимый.
Затем начался период, в течение которого Рэндалла подвергали все более длительной искусственной стимуляции, и мало-помалу раскрывались секреты его мозга, давая ключи к пониманию работы мозга всех людей, как тех, кто был подобен ему, так и тех, кого принято считать нормальными.
Полученные результаты были столь значительны, что Вильям стал понимать: его мечта об излечении аутизма это не просто мечта. Вильям радовался, что выбрал себе фамилию Анти-Аут.
И как раз тогда, когда работа с Рэндаллом особенно радовала Вильяма, пришел вызов из Далласа. Начальство требовало, чтобы он переключился на новую проблему.