— Я подумал… Я подумал, может быть, вы решили всё это бросить, — сказал Пол.
Ноэлю пришло в голову, что, пожалуй, ему следует как-то объяснить Полу свой отпуск. И все-таки никакая осторожность в том, что и кому он говорит, не может оказаться излишней.
— Ну, преподаванием жизнь не ограничивается.
Пол тоже понял, что это не ответ.
— Я правда вами восхищаюсь, — сказал он. Звучало искренне.
— Почему?
— Потому что вам нет никакого дела, что другие о вас думают.
— А что они думают?
— Хотите сказать, вы не знаете? — И, поскольку Ноэль явно не знал, Пол спросил: — Вы не заходили в библиотечный туалет, в третью кабинку?
— Да нет, по-моему, не заходил, — сознался Ноэль.
— Там на стенке было написано… про вас, — объяснил Пол и залился краской. — Я… там уже ничего нет. Я исправил сверху.
— А что там говорилось?
На лице паренька отразилось страдание, а потом слова выплеснулись потоком:
— Там было написано: «Профессор Каммингс — первоклассная вертихвостка». Это не я написал.
— Я бы и не подумал, что это ты.
— Неужели вам всё равно?
В данный момент Ноэлю действительно не было до этого дела. Мучений Пола и его гнева казалось вполне достаточно. Ноэль знал, что в прошлом году, возможно, ещё три месяца назад это бы его раздавило. Может быть, когда-нибудь потом ему опять станет не всё равно. Но не сегодня. Не сейчас, когда на кон поставлено гораздо больше.
— Вам правда всё равно, — ликующим тоном повторил Пол. — Вот почему я вами восхищаюсь. Вам нет дела, кто об этом знает. Вам на это плевать. Другие ребята в колледже тоже вами восхищаются. Я знаю.
— Не принимай это так близко к сердцу, Пол. О’кей? — сказал Ноэль, играя роль старшего брата, которую парнишка ухитрился навязать ему за несколько минут. — Расслабься немного.
— Знаете, вы этим облегчаете жизнь нам, студентам. Спасибо.
— Не за что, — ответил Ноэль, перекидывая ногу через седло «Атала». Пол тоже уселся на свой велосипед. Они вместе проехали по Юниверсити-плейс и, помахав друг другу, расстались на углу Четырнадцатой улицы.
Господи, подумал Ноэль, с каждым днем все страньше и страньше. Мало того, что он только что лишился надежной опоры в виде работы в университете, так ещё и выяснил, что стал положительным примером гомосексуального поведения для студентов колледжа. Чем дальше, тем все чудесатее и чудесатее делается жизнь.
— «…Я угощу тебя вином и обедом
Свожу, куда хочешь,
А когда ночь минует,
Не захочу тебя больше видеть.
Мне нужна лишь одна ночь,
Ничего больше, лишь одна ночь,
Да, я мошенник, являюсь и тут же исчезаю,
Являюсь — и исчезаю».
Джерри Батлер пел, орган на заднем плане вел ритмическую линию, снова вступили скрипки. Ноэль слушал, подпевая привязчивой мелодии и честным словам, и постукивал по краю стойки. За те недели, что Ноэль работал в «Хватке», он выучил большую часть четырехчасового трек-листа. Особенно много — за последние полторы недели, с тех пор, как его сделали помощником управляющего. Песенка Батлера была одной из его любимых. Другие посетители её тоже любили, хоть ей и было уже несколько лет. Наверное, думал Ноэль, дело было в тех чувствах, которые она навевала.