– Вы признаете свою вину?
– Да, – прошептал Джош.
– Громче!
– Да!
– Хорошо.
Гражданский обвинитель ударил в гонг. Дождавшись, когда стихнут отзвуки, он встал и провозгласил:
– Алая Провинция и комендант Садир, выслушав потерпевших и свидетелей, выслушав обвиняемого, признают обвиняемого Джоша виновным в убийстве второй степени. И приговаривают к восьми годам тюремного заключения без права апелляции.
Джош вздрогнул. Поднял глаза.
Из-за стола поднялся обвинитель от гильдии надзора и обратился к нему:
– Обвиняемый Джош! Ваш револьвер убил ребенка. Мы признаем вас виновным в небрежности, приведшей к смерти, и приговариваем к лишению звания стрелка. С настоящего момента вам запрещается иметь при себе огнестрельное оружие. Все ценности, изъятые у вас, переходят в гильдию надзора для покрытия судебных издержек. Хотите ли вы воспользоваться правом последнего слова?
Джош медленно встал.
Десятки лиц повернулись у нему. Любопытство светилось в глазах.
– Я убил много людей, – сказал Джош. – Хороших и плохих, правых и неправых. Но ребенок… ребенок – это случайность. Это моя ошибка. А ошибки совершать могут только слабые. И значит, я слаб – и в этом мое наказание…
Вы не можете наказать меня больше, чем я сам наказал себя… – Он помолчал и добавил: – И никакие слова, никакой суд не вернут мальчика.
Он опустился на скамью и закрыл лицо ладонями.
Больше не стрелок.
Восемь лет – это вся оставшаяся жизнь…
Рявкнул гонг.
– Суд окончен, – провозгласил властный голос. – Уведите осужденного.
Клетка открылась. Джошу заломили руки за спину, скрутили запястья. Рывком подняли на ноги. Он не сопротивлялся.
Когда его вели мимо толпы, кто-то крикнул:
– Джош! Джош! Ты всегда был стрелком! Ты всегда им останешься! Ты один из Пятерки!
Он поднял глаза. Прямо на него смотрел Пол и улыбался немного грустно, но ободряюще.
– Ты – легенда! Легенда! Навсегда!… Из зала суда Джош вышел, чеканя шаг и высоко подняв голову.
Он потерял счет времени. Он спал, когда хотелось спать. Ел, когда приносили еду. Пил, когда была вода. Где-то по ту сторону каменных стен шли минуты и часы, день сменял ночь, луна и солнце гонялись друг за другом, а здесь всегда одинаково мерцал светильник под потолком да хлопало порой окошечко в двери, через которое передавали в камеру пищу…
У него была уйма свободного времени, и, чтобы хоть чем-то занять себя, он стал тренировать свое тело. Он отжимался до изнеможения, приседал, приподнимал тяжелую кровать, прыгал, пытался бегать по периметру тесной каморки.
Ему казалось, что он сидит несколько недель или даже месяцев. Он бы сильно удивился, если бы кто-то сказал ему правду: он пробыл в заточении всего девять суток.