Только вот нет у меня желания и настроения самозакапыванием заниматься. Странно — но вот чувствую я, что вспышка наша вчерашняя правильной была. Здесь, в этом лесу, в этом кругу, рядом с этим огнем — нельзя было по-другому.
Просто… просто придумать надо, как теперь дальше быть. Хотя и думать-то тоже особо нечего.
Тут и Дара проснулась. Глаза открыла, потянулась, меня увидела и сразу заулыбалась мечтательно так. Счастливая — смотреть больно.
— Утро тебе, Сергей.
— И тебе доброе.
— Доброе… — повторяет. — А что ты озабоченный весь такой, серьезный?
— Да так, — вздыхаю. — Мысли всякие думаю.
— О чем?
— О нас. О тебе. И о Каре.
— О Каре? — удивленно так переспрашивает Дарсолана.
— Ну да.
Дара улыбаться перестала.
— Сергей… ты мой, мой, отныне и на веки веков, от этой ночи и навсегда. А то, что было до этого, — его не было.
— Не-ет, — головой мотаю, — как раз наоборот.
— Сергей…
Интересно, думаю, ляпнет ли она что-нибудь насчет того, что она — королева, а Кара — всего-навсего дочь барона приграничного? Вряд ли. Умная она у меня девочка… Дара.
— Сергей… я ведь люблю тебя.
— Знаю. Самое, — говорю, — дурацкое, что я тебя тоже люблю… наверно. Только ведь она меня тоже любит. И она первая была.
— Но здесь-то ее нет! — Дара вроде бы и тихо говорит, а кажется: кричит что есть силы. — Здесь есть ты и я, и никого больше.
Тут уж я улыбнулся.
— Считаешь, — спрашиваю, — что это хоть какое-то значение имеет?
— Имеет. Ты теперь мой, мой, это твоя судьба, Малахов, твое Предназначение, и изменить его не в твоих силах и вообще ни в чьих.
Та-ак, думаю, это уже у нас какой-то неправильный разговор пошел. Надо бы тональность сменить.
— Вот только не надо, — говорю, — рассказывать мне про мое задание и про то, что я в силах и что не в силах. — И за автоматом тянусь.
Дара на меня насмешливо так смотрит.
— От Судьбы не уйдешь, Сергей. И оружие твое ничего не решит.
— Знаешь что, — говорю, — вот эти слова — их ведь Дарсолана говорит. Дара, та Дара, которую я ночью на этой поляне любил… во всех мыслимых и немыслимых… никогда бы их не сказала. А оружие… ты эту кашу, конечно, помешивала, но заварил-то ее я.
Взял и упер ствол в подбородок.
— Ну так как, — бормочу. — Могу я изменить свою судьбу или нет? Если нажму на спуск, мне ведь и самый лучший маг череп потом не отреставрирует.
Дара в меня вгляделась — и кивнула.
— Глаза у тебя, — тихонько говорит, — сейчас бешеные. И ты действительно можешь все и никого, ничего не боишься.
— Могу, значит?
— Можешь. Убери автомат и давай думать, что дальше делать.
Я «шмайссер» с боевого взвода снял и в самом деле отодвинул, от греха подальше.