— Она ведь не простит тебе этого, — проговорил он, — а ненавидит она люто.
— Не мог я смолчать, — сказал, успокаиваясь, Боатенг. — Кровопийца проклятая.
— Она сосет деньги, а не кровь, и, между прочим, с твоей помощью.
— Это как же так?
— А вот так. Почему тебя волнуют ее махинации? Ты хочешь что-нибудь сделать? Ну и оставь ее в покое. Делай свое дело.
— Вы думаете, это легко? — В голосе Боатенга опять послышались яростные ноты.
— Нет, — спокойно ответил Окран, — не думаю. Скандалить, вот как ты сегодня, гораздо легче. Особенно если ничего не хочешь делать.
— Вон оно что, — протянул Боатенг. — Значит, и вы за нее?
Окран рассмеялся:
— Жаль, что она ушла, ты бы ее очень порадовал. Послушай, Боатенг, я прекрасно понимаю, за что ты ее ненавидишь. Разумеется, она стерва. Но неужели ты не способен идти своей дорогой? У тебя есть вполне законченный роман? Прекрасно. А когда ты его написал? Шесть лет назад! И с тех пор сидишь сложа руки. Да серьезный писатель за это время создал бы три, если не четыре, романа! А ты? Засеваешь пустыню песком.
— Да ведь она прикарманивает все фонды… — начал Боатенг.
— Вот это-то и есть твоя главная беда, — сказал Окран. — Ну зачем ты считаешь, кому сколько милостыни подали? Представь себе, что никаких фондов просто нет. Твои наскоки на эту женщину — сплошная глупость. Ее гложет жажда денег. Она-то никакая не писательница и прекрасно это знает. Да ей и наплевать. У нее есть все, чего она хочет. Если ты ей завидуешь — становись попрошайкой и постарайся оттеснить ее от кормушки. А если нет — делай свое дело. У нас не так уж много сил, чтобы воевать с ней. А у нее их непочатый край, она-то не работает.
Боатенг не ответил. Он молча вышел из зала, и через несколько минут ночную тишину прорезал вой его спортивной машины. Окран, выйдя вслед за Хуаной и Баако из студии, попрощался, сел в свою машину и тоже уехал.
— До чего же утомительный вечер, — сказал Баако. — Слишком много разговоров…
— И злобы, — добавила Хуана. — Знаете что? Давайте немного поездим. А то я чувствую себя совсем опустошенной.
Хуана вдруг заметила, что свернула на дорогу к Теме.
— Последнее время у меня появились устоявшиеся привычки, — сказала она. — Если мне скверно, я, сама того не замечая, сворачиваю на это шоссе.
— Значит, вам сейчас скверно? — спросил Баако. У него был усталый и невыразительный голос.
— Ну… не очень, — ответила она. — А вы… вы как будто разочарованы?
— Мне хотелось понять… А понимать-то оказалось нечего.
— Я так и предполагала.
— Да, вы были правы. И там, где я работаю, все нисколько не лучше.