Ей очень нравились эти поездки. Вернее, они ей не просто нравились — к ним стремилось все ее существо, она здесь физически не могла оставаться, необходимость удрать росла неуклонно, и к полудню, закончив утренний прием, она уезжала как можно дальше — только бы не видеть больничных корпусов с их современными фасадами, на которых и кончалась вся их современность, ей хотелось спрятаться от каменных коробок, где за мутными окнами жили медицинские сестры, потому что в других местах им квартир не давали, — спрятаться от этого недоношенного города, вырваться отсюда и ехать, ехать в надежде, правда заранее обреченной, позабыть о тщете ее жизненных начинаний, которые привели ее теперь сюда, в этот гнетущий и угнетенный мир.
Когда она захлопнула за собой дверь кабинета, дежурная сестра поднялась со стула и сделала ей навстречу несколько шагов, касаясь рукой накрахмаленного бело-зеленого берета, — этот жест походил бы на воинское приветствие, не будь он таким изящным и женственным. Сестра шла, чуть покачивая бедрами, немного жеманно и привычно улыбаясь, но в ее ослепительной дежурной улыбке проступала естественная, искренняя радость.
— Я вернусь часа в три, — сказала Хуана. — Не записывайте на прием много больных. А первого — не раньше половины четвертого.
— Хорошо, доктор, — ответила сестра. Она по-прежнему широко улыбалась и, опустив после приветствия правую руку, теребила пальцами что-то невидимое на отвороте форменного зеленого халата, а Хуана, достав из кармашка ключи, миновала длинный больничный коридор и по залитому яростным солнцем двору подошла к автомобильной стоянке.
— Сегодня больные просто одолели вас, доктор.
— Одолели, Пейшенс. Вы тоже устали?
— Нам-то не привыкать, доктор. Ничего.
Хуана ощутила чуть заметный холодок — вежливую, но совершенно неодолимую отстраненность, которую здесь чувствовали все чужаки, даже связанные с местными жителями неразрывно. И Хуана обрадовалась, что сестра умолкла. Пока сестра не начала говорить, она и не знала, что та идет следом. С манговых веток, затенявших машину, упало на капот несколько листьев, и один, еще не потерявший свежести, застрял под левым стеклоочистителем. Вытащив его и обернувшись к сестре, Хуана спросила:
— Вас подвезти?
— Да, если можно, пожалуйста, доктор.
Поначалу Хуана просила сестер называть ее по имени, чтобы хоть как-то растопить лед чинопочитания. Но это только усложняло им жизнь, и они всячески старались показать — весьма, впрочем, вежливо и совсем не назойливо, — что ее требование смущает их и даже страшит: ведь оно разрушало привычную обыденность, в которой существовали уважаемый Доктор, Старшие сестры, просто Сестры, Младшие сестры, Сестры-практикантки, и все эти титулы охраняли мир, куда они страстно стремились пробиться, а пробившись, старались вскарабкаться повыше. Хуана поняла все это и смирилась, но порой ей хотелось убедить себя в том, что со временем смешная и убийственная серьезность, с которой здесь относились к внешним пустякам — от званий до форменной, по чинам, одежды, — лопнет и работающие с ней рядом люди заинтересуются внутренней сущностью дела, а значит, возникнет и духовное общение, все еще — несмотря ни на что — очень нужное ей.