— Сам, — говорю, — уйди. Баиньки уйди. Параноик!
Ник по привычке в сторону глянул — я, умный, назад отшатнулся, тут-то он и засветил кулачищем в то место, где только что был мой лоб. А поскольку для замаха ему пришлось отпустить забор, то он уже в процессе удара начал падать. Я сразу ушел, не стал глядеть, как он в лужу опрокинется, только плюх за спиной и услышал.
Дядя, чтоб его. Родственник. Помереть со стыда.
А назавтра, прямо с раннего утра, загудела по всему небу тяжелая авиация.
Я просыпаюсь, в залу выхожу, а там за столом папаня глазом в прицел уперся. Из ствола прибор для «холодной пристрелки» оптики торчит. И не знал, что есть у него. Всегда он прицел нормально пристреливает. А теперь — патроны экономит?
— Ты зачем это? — спрашиваю. А сам уже догадываюсь, зачем.
— Да так, — говорит, — просто.
Ну, думаю, не завидую я юсерам. Ой, зальется слезами чья-то мама.
Пока что, правда, только наша мама на кухне плачет. Сдержанно и с достоинством. Одной рукой плачет, а другой завтрак стряпает.
И до того естественно, прямо нормально мне все это подумалось — аж оторопь взяла. Как будто я с раннего детства готовился к тому, что у России есть враги, и рано или поздно тот из них, кто посильнее, возьмется нас завоевать.
Понятно, кто.
Вышел на кухню, маму приобнял. Она стряпню бросила, хвать меня и так сжала, кости хрустнули.
— Мам, — успокаиваю, — не напрягайся. Это какая-то глупость. Дурацкое стечение обстоятельств. Сегодня наши пройдут по линии, упавший столб найдут, провода срастят, и мы все узнаем. Эти самолеты, которые гудят, наверняка учения или что-то вроде.
Сам говорю, а не верю.
— Господи, — мама шепчет, — как же хорошо, Лешенька, что ты такой взрослый. Они ведь дети малые, что отец твой, что Никанор. Да и все остальные…
И я понимаю — она тоже не верит. Для нее самое важное, чтобы я вел себя как взрослый рассудительный мужчина и без лишнего повода не лез на рожон.
А я и не собираюсь. И папаня, кстати, не собирается. Он за пушку схватился, потому что струхнул. Ему так спокойнее. Мужик со снайперкой, пусть и не боевой, а промысловой — уже полтора мужика.
— Ладно, мам, я выскочу на пару минут, узнаю, как и что.
По относительно сухой обочине бредет председатель.
— Когда поедем? — спрашиваю.
— Куда?
— Ну… Обрыв искать.
— На чем?!
Глаза у председателя белые, то ли от налитости, то ли по причине глубокого осатанения. Тут я вспоминаю: оба наших исправных гусеничника еще третьего дня ушли в город и бесследно в том направлении сгинули вместе с отважным экипажем. Так… Что мы сегодня имеем на ходу? Насколько мне известно, один-единственный трехосный «Урал». Правда, у него под капотом дизель от комбайна. Но «Урал» не переставишь на «сельхозрезину». Есть такие громадные широченные колеса. Они ему не лезут. А на штатных баллонах он по нынешней распутице далеко не уйдет, сядет.