— Спасибо, что выслушали меня, но не говорите никому ни слова. А сейчас мне надо вернуться к гостям, чтобы получить очередную порцию насмешек. Вам принести что-нибудь выпить?
— Нет, спасибо. Докурю, еще немного полюбуюсь луной и поеду.
— Мы ведь здесь оба чужие, правда? — тихо спросила Шарлотта.
— Может быть. Я всегда чувствую себя не в своей тарелке в городе. Тебе тоже, кажется, больше по душе деревня, как и твоей матери. Там жизнь проще.
— Верно, меня всегда влечет за город. Думаете, папа будет против моего отъезда?
— Возможно, но тебе уже двадцать три, и пора строить собственную жизнь. Не боишься, что за нее придется бороться, а?
— Нет. Просто мне не хочется огорчать его — ему и так непросто… Что ж, мне пора.
— Я вас догоню, — пообещал доктор, но не встал с кресла. Он думал, что зря приехал к Лейбурнам. Он давно не видел Джона и, получив приглашение, решил, что старая дружба не ржавеет, но за весь вечер они не обменялись и десятком слов. Теперь доктор чувствовал себя, как старая лошадь, которую не берут на скачки, но и не пристреливают из жалости. Он от всей души желал юной Шарлотте свободы, видя, что жизнь в новой семье отца разрушает ее. Хорошая девочка. Похожа на мать. Нестон еще немного посидел на веранде, вспоминая прежнюю дружбу, но он был уже достаточно стар, чтобы отнестись к проблеме философски. Выбив пепел, он встал и, никем не замеченный, тихо покинул вечеринку.
Шарлотте всегда нравилось путешествовать по железной дороге, и сейчас она с удовольствием смотрела в окно поезда, уносившего ее на запад, по-детски любуясь июльскими деревенскими пейзажами: равнины и холмы, зеленеющие поля и стада коров, ищущих прохлады в тени деревьев, цветущие сады, прохладные леса — чарующая красота английской деревни, которую так любила девушка.
В ее купе был только один пассажир — загорелый мужчина, не отрывавший глаз от газет с самого их отъезда из Паддингтона. Шарлотта внимательно рассмотрела его, чтобы решить, съесть ей сандвичи сейчас или подождать. Она дала ему лет тридцать пять-сорок. Темные волосы, сросшиеся брови, угрюмый рот, квадратное неприветливое лицо. Шарлотта решила, что он ученый, например, ядерный физик. Властный человек, — подумалось ей; их она научилась распознавать в доме отца.
Хорошее настроение, казалось, возбуждало аппетит; она решила поесть, тем более, что наступил полдень, и достала бутерброды. Она старалась разворачивать их потише, но бумага хрустнула, и сосед поднял глаза, в которых читалось явное неодобрение по отношению к сандвичу с яйцом, застывшему у нее в руке на полпути ко рту. Есть такой бутерброд изящно все равно невозможно — крошки сыплются на одежду, а хлеб приходится придерживать двумя руками, — подумала Шарлотта. Тут как раз кусочек яйца скатился по ее подолу и упал на пол у самого отполированного ботинка незнакомца. Тот продолжал преувеличенно внимательно изучать газету, а Шарлотта, как можно тише, свернула бумагу и достала яблоко и пакетик вишен. Ей показалось, что сосед еще больше помрачнел, видимо, он ненавидел жующих спутников.