Не хочу сказать, что никогда никому не отказывался помочь — отказывался, еще как, и чем дальше, тем чаще это делаю. Сейчас мне приходится выбирать пациентов, ведь помочь всем я просто не успеваю. Я провожу первичную диагностику, а потом, если вижу, что человек нуждается в помощи, которую я не могу ему оказать, направляю к какому-то другому специалисту. Чаще всего это хорошо знакомые мне проверенные психотерапевты, которые занимаются относительно узким кругом проблем. Есть, например, те, кто великолепно работает с разного рода зависимостями; есть те, к кому я посоветую отвести подростка, находящегося в трудном возрасте. К кому-то я посоветую обратиться с несчастной любовью, к кому-то с попыткой суицида. Конечно, все они прекрасные профессионалы, к которым можно обращаться практически с любыми вопросами. Но у каждого есть то, что получается особенно хорошо.
Но, к сожалению, иногда я начинал терапию с людьми, работая с ними как с невротиками, а потом оказывалось, что они были в ремиссии какого-либо психического заболевания.
Шизофреника в ремиссии практически невозможно распознать тому, кто регулярно не имеет дела с психиатрическими пациентами. Это внешне адекватные люди, они бывают замкнутыми или общительными, эмоциональными или сухими, безразличными ко всему.
Однако сейчас у меня практически не оставалось сомнений в том, что передо мной пациент психиатра, а не клиент психолога. Я предложил Полине выполнить творческое задание, чтобы оценить ее когнитивный уровень. Несколько минут она сидела в задумчивости, хотя задание было довольно простым.
Я спросил ее, в чем дело, на что девушка ответила, что просто не хочет выполнять задание, потому что оно ей не интересно. Я предложил заняться тем, что было бы интересно, и все оставшееся время сессии слушал о том, как в скором времени изменится жизнь Полины, когда она переедет от матери к Антону.
Это не было похоже на фантазии: девушка нисколько не сомневалась в реальности своих слов. Она будто рассказывала мне о том, как встанет завтра утром, умоется, почистит зубы, потом позавтракает и пойдет в магазин, или в кружок кройки и шитья, или будет делать еще что-нибудь столь же обыденное.
После ухода Полины я пытался понять, что делать. Несомненно, следовало отказаться от терапии с ней. Мало того что более чем за месяц наших сессий ее жизнь нисколько не изменилась, но я так и не понял, для чего девушка пришла ко мне. Я объективно ничего не мог ей дать, потому что она ничего не просила и не готова была принять. Она жила в своем мире, и для чего-то ей нужно было ритуальное посещение психотерапевта. Она не хотела слушать меня, она не хотела выполнять упражнения, которые я предлагал; ей было интересно только одно: рассказывать. Конечно, это было неплохо — получать деньги просто за пассивное слушание. Но это было нечестно по отношению к Полине. И я твердо решил, что в следующий раз поговорю с ней, объяснив бессмысленность наших дальнейших встреч.