– Я вас понимаю, как мне кажется, лучше других, – вторил ему собеседник. – Вы управляете такими колоссальными финансовыми потоками, у вас столько клиентов. А тут пожалуйста, какой-то самозванец Гулькин. Что они вообще себе позволяют? Вы же знаете меня! Я признанный писатель и издатель. Мое слово ждут каждый день миллионы читателей. И на тебе, наглое ограничение гражданских свобод.
– А это кто? – спросил генерала Демидов. – Такие страсти! Он что, это все всерьез?
– Это наш местный классик. Здесь из писателей классиков почти нет. Не на что, так сказать, строиться. А наш действительно классик имеет в жилтовариществе один из лучших домов.
– А фамилия-то у него имеется? – Демидов всерьез уважал и ценил литераторов, считая их людьми из другого мира.
– Грешен, точно не помню. То ли Орлов-Таврический, то ли Соколов-Таврический?.. Не читал. Но очень талантливый писатель, ежели домину такую отгрохал. Хе-хе, – доверительно сообщил генерал, усмехаясь себе в усы.
За писателем между тем суетливо переминался с ноги на ногу еще один любопытный персонаж, которого обитатели Рублевки знали не хуже местного парапсихолога Марины Танкер.
Это был достаточно известный в определенных кругах торговец антиквариатом Михаил Николаевич Лескович. В свои шестьдесят пять лет он оставался всеуспевающим живчиком, чьей энергии мог позавидовать, наверное, любой.
Лесковичу было совершенно неважно, что сейчас творится на кортах. Он ждал своей минуты, чтобы заняться любимым делом. Например, впарить тому же писателю очередную антикварную штучку из серебра и хрусталя предположительно позапрошлого века, которую нанятые им умельцы сделали только вчера в его мастерской.
Недаром вся антиквариатолюбивая Москва называла его не иначе как Старьевщик. Михаил Николаевич доподлинно знал, кто на какую иглу собирательства подсел, и всячески старался формировать их дальнейшие вкусы. Увидев, наконец, как Орлов-Таврический остался один, он учтиво тронул его за плечо.
– А, это вы? – с чуть заметным акцентом спросил писатель, не удивившись появлению здесь антиквара.
– Какой ужас. Какой ужас. Но я не поэтому побеспокоил вас. У меня случайно оказался редкий экземплярчик вазочки работы Фаберже. Зная, какой вы, господин писатель, ценитель прекрасного, вот, рекомендую...
– Сколько?
– Всего за пятнашку.
Изыди, искуситель, хотел было в сердцах крикнуть писатель, которому явно было не до покупок. Но статус требовал играть роль до конца.
– Завозите, посмотрю, – сказал он, обуреваемый сосем иными мыслями.
– Премного благодарен. Завтра же и заскочу, – пообещал Старьевщик и поспешил раствориться в толпе.