— Борщ — объеденье, — похвалил Николай.
— Тогда еще по рюмочке, — улыбнулась Лариса Михайловна.
Но выпить по второй они не успели, в открытое окно с улицы заглянула соседка.
— Ларис, можно тебя на минутку? — позвала она.
— Лучше к нам присоединяйся. Ко мне зять с дочкой приехали, — пригласила та в свою очередь.
Соседку уговаривать не пришлось, и она через минуту сидела за общим столом с полной рюмкой водки.
— Со свиданьицем, — проворковала она и, не дожидаясь других, залпом осушила рюмку.
«Ей профессионалы позавидуют», — удивился Николай.
— Я, собственно, зачем забежала? — вновь привлекла внимание присутствующих новая гостья. — Миронову знаешь? — посмотрела она на хозяйку.
— Елену Николаевну?
— Ее, — кивнула собеседница.
— Конечно. Что за глупый вопрос?
— Так вот, — пропустила она реплику Сметаниной мимо ушей, — она сегодня утром преставилась.
— Умерла? — Лариса Михайловна отодвинула тарелку.
Остальные так и замерли с ложками в вытянутых руках.
— Инфаркт, — пояснила соседка.
— Ей же что-то около сорока пяти лет, — вспомнила Миронову и Марина Владимировна.
— Молодая, — подтвердила гостья, — а сердечко слабенькое было. Да и с чего ему быть не больным: ни семьи, ни детей — одно расстройство. Интересно, брат на похороны прилетит? — протараторила она.
— Это который в Америке? — спросила хозяйка.
— Угу, телеграмму послали.
— Это теперь не самое важное, мне человека жалко, — грустно сказала Лариса Михайловна.
— Меня просили узнать: ты для поминок поможешь готовить?
— Разумеется.
— Это все, что хотела узнать. — Беспечная гостья налила себе полную рюмку и со словами: — Упокой, господи, ее душу грешную, — выпила. — Мне пора.
На исчезновение женщины никто не обратил внимания, но хорошее настроение испортилось.
— Могилу кто будет рыть? — нарушил тишину неожиданным вопросом Николай.
— Соседи помогут, в общем-то, для такого дела мужики всегда находятся. — И Лариса Михайловна с любопытством взглянула на зятя.
— Я тоже помогу им.
Николай и сам не мог объяснить, почему вызвался в добровольные помощники. Наверное, находился в таком состоянии, когда хотелось, а может, и требовалось делать добрые дела. На его совести три человеческие жизни. Если первое убийство неумышленное и он понес за него наказание, то два других иначе как расчетливыми не назовешь, а они-то и сошли с рук. Где-то внутри его постоянно мучила совесть, и он все больше обнаруживал в себе потребность делать добро. Но самое страшное то, что эта потребность перерастала в душераздирающие терзания, с которыми он оставался один на один. В такие моменты он готов был убить любого, кто вставал на его пути. Николай заскрипел зубами и отвернул лицо в сторону, чтобы мать и дочь не заметили отчаяния в его темных зрачках.