Я вспомнила об этом в то утро, когда разбила о стену две чашки, тарелку и супницу, а потом схватила скакалку, выбежала с нею во двор и, не обращая внимания на подростков, которых созерцание подпрыгивающей меня даже заставило выпустить из рук зажженные уже сигареты, утомила себя до такого состояния, что едва нашла силы приползти обратно в квартиру.
В мой далекий ранний март хранить невинность было не модно. Модно было ее терять.
Мои подруги теряли – нервно, растерянно, пошло, продуманно, глупо. Кого-то бережно открывали, как драгоценную шкатулку, кого-то лихо откупоривали, как бутылку шампанского, кого-то воровато вспарывали, как сумочку в метро. Мне хотелось совместить особенность со спонтанностью, тянула я долго, да, не тот, не там, не то, не то, не то, пожалуйста, не туда. Разумеется, в итоге это было ужасно.
А я сегодня в лужу упала, навзничь, как кегля. Чулки треснули на коленках, сережка с золотой божьей коровкой утеряна, уделано пальто, надломлен каблук, но почему-то в целом это было так весело, что я даже испугалась, уж не флэш-бэк ли это, привет ветреной юности с вечно расширенным сознанием. Так лихо гоготнула, лежу и смеюсь, что мужчина, бросившийся меня поднимать, едва не отдернул руку брезгливо, правда, потом я еле от него отделалась. А сколько брызг от меня было, как от внедорожника на кэмэл трофи. И до сих пор весело. Вообще, сегодня день какой-то веселый, хороший день.
Не то чтобы я против женщин-вамп, мачо-соблазнителей, фарфоровых пастушек с синими глазами и белыми-сапожками-в-слякоть, шутов гороховых, развеселых бабников, матерящихся циников, для которых цинизм – уже не точка зрения, а привычная маска, – нет, вся эта братия некоторое время искренне веселит, но потом почему-то начинает утомлять. Не люблю тех, для кого любой интерактив – это сцена для отработки амплуа. Меня тянет к спонтанным. К тем, в ком жив ребенок. А такие, как правило, умеют и фатально бровью повести при случае, и клоунничать, и грустить нараспев.
Такие себя не боятся. Со всей своей сложносочиненной начинкой.
Написала вот:
Мой внутренний пират, шальное альтер эго —
Загар и седина, табак, коньяк, смола —
Так долго жил в весне, что заскучал без снега,
И сонная зима, послушавшись, пришла.
И в этой мерзлоте есть шкура у камина,
На шее, холодна, агатовая нить,
А майский морок лет, где сочно и невинно,
Тревожно вспоминать и трудно объяснить.
И в этой мерзлоте есть дынное варенье,
Над крышами – туман, под окнами – ольха.
А то, что было до – так, недоразуменье,
Засушенных сердец пустая шелуха.