– Бочкарёвский отряд малочислен, подорван и материально и морально, – добавил Софрон. – Казаки будут пьянствовать до утра. Одно меня смущает, – Софрон задумался, не решаясь сказать неточно, – Цапандин что-то крутит. Не пойму его.
– Дошлый бес, – сурово отозвался Шошин.
– Бочкарёвым будет заниматься анюйская группа Ивана Наумова, – сказал Радзевич. – Если же он предпочтёт Нижний, то эта задача перекладывается на группы Степана Рупочева и Софрона Захарова. При всех обстоятельствах, товарищи, отступать нам некуда. Всё!..
– Гаврила, – прошептал Данилка на ухо Шошину. – Дедушка ждёт.
– В Керетове?
– Знаешь? – удивился мальчик.
– Догадываюсь.
– Секрет от него привёз.
– Какой?
– К Котельникову ходить не надо.
– Дедушка сказал?
– Да, ему кто-то внутри говорит.
– А ты слыхал?
– Нет, – смутился Данилка.
– Ты чего чай не пьёшь? Торопишься?..
– Рыбалка скоро, сети нужны.
– Продукты и оружие есть?
– Есть! – Данилка лукаво подмигнул и озорно улыбнулся. – Твой винчестер добрый…
– Нет, Данилка, – Шошин упрямо свёл густые брови, – добрым бывает только человек. А винчестер – предмет страшный, если не для охоты. Лучше бы никогда и не пользоваться им… – Помолчал и, взглянув пристально, спросил: – На Анюйск проезд знаешь?
– По Лесоковке.
– Экспедиционный отряд Красной Армии идёт к нам. Командир отряда Байкалов. Запомнил?
– Не забуду, – твёрдо ответил Данилка.
– Ну, хорошо. Теперь вот что… – Шошин протянул Данилке тот самый свёрток, что принял недавно от Бубякина и Жиркова в стойбище Иннокентия Батюшкина. – Всякое может быть, Данилка. Сохрани…
Фросе казалось раньше, что её, как обломанную бурей ветку, течением порожистой реки несёт к гремящему впереди водовороту. А теперь, на самом краю верной гибели, её подхватили чьи-то сильные спасительные руки.
– Господи, – она облегчённо вздохнула, – что со мной? Отчего прежде я не видела такого открытого и свободного небосвода? Или это оттого, что льются волшебные звуки хомуса? Или весна? Играет солнышко, голубеет тайга в лёгкой дымке… Как хорошо-то!
Как оттаявшая под весенним солнцем травиночка, она тянулась к свету, теплу… Живительная волна человеческой доброты и разума целили израненную душу, прорастали неведомым ранее чувством. Фрося испугалась этого трепетного волнения и щемящего взрыва радости. Шошин!.. Она поняла, ощутила его искренность в коротких керетовских встречах…
…Молодая луораветланка из местечка Пятистенное подошла к ней. За широкую фалду белой пыжиковой дошки держал её карапуз в комбинезоне из росомашьей шкурки. Разрумяненный, он моргал тёмными ресничками и плотно прижимался к матери. Она опустилась на нарту рядом с Фросей, легко подхватила сынишку на руки, распахнула дошку, вывалила тяжёлую смуглую грудь и, размяв её, небрежно сунула малышу в рот сочный сосок. Ребёнок обхватил её ручонками и, засопев, жадно зачмокал. Тонкий запах материнского молока смешался с весенним солнечным настоем и захватил, закружил Фросю. Она с нежной завистью смотрела на молодую мать, на её крепенького годовичка, и полнота этого материнского счастья передавалась и ей…