Во мне возникают образы Маури. Так всегда бывает от телесного контакта. Мне это прекрасно известно.
Он сидит в кабинете в другой стране. Из страха перед мужчинами, которые гонятся за нами сейчас, и перед теми, которые их послали, ему придется скрываться до конца своих дней.
Его руки потрескались от старости. Снаружи светит жесткое солнце. Никакого кондиционера, только вентилятор под потолком. Во дворе в красной пыли роются куры. Тощий кот пробегает по сухому газону.
Где-то рядом молодая женщина. У нее черная мягкая кожа. Когда он просыпается по ночам, она поет ему псалмы тихим грудным голосом. Это успокаивает его. Иногда она поет детские песенки на своем родном языке. У них с Маури есть дочь.
Эту девочку…
Я несу и ее тоже. Она пока еще такая маленькая. Не знает, что нельзя открывать и закрывать двери в доме, не прикасаясь к ним. Я вижу здание полиции в Швеции. Вижу папки, сложенные друг на друга. В них все, что удалось узнать об убийстве Инны Ваттранг и всех тех людях, что лежат мертвыми в усадьбе Регла. Но никто не будет осужден. Виновного не удастся найти. Я вижу пожилую женщину с очками на шнурке. Ей остался всего год до пенсии. Она думает об этом, складывая все папки с делами об убийствах на тележку, чтобы отвезти в архив.
Скоро мы доберемся до старых мостков.
Мне приходится на минуту остановиться, в голове на мгновение почернело. Я продолжаю свой путь, хотя все кружится у меня перед глазами. Теперь рука начала кровоточить. Липкое, горячее, неприятное. Тяжело. Шаги становятся все медленнее. Мне холодно, и я боюсь упасть. Это как пробираться в глубоком снегу.
«Еще шажок», — думаю я. Как говорила мама, когда я до смерти уставала, бродя по горам, и начинала ныть. «Вот так, Эстер. Еще шажок».
Снег такой глубокий. Еще шажок, Эстер. Еще шажок.
Эбба Каллис сама себе удивляется. Одно окно в кухне приоткрыто. Пока приглашенный повар готовил ужин, здесь стало слишком жарко. Когда становится темно и раздаются выстрелы, она не колеблется ни секунды — кидается к окну и вываливается наружу. В кухне все кричат в полной панике. Потом наступает тишина.
Но Эбба уже лежит в траве снаружи дома. Вскочив на ноги, она бежит прочь, пока не достигает стены, окружающей усадьбу. Затем идет вдоль нее до реки. На ощупь пробирается по берегу до старых мостков. В туфлях на высоких каблуках идти нелегко. Но она не плачет. Она думает о сыновьях, которые в гостях у ее родителей, и продолжает свой путь.
Она добирается до мостков, залезает в лодку и роется в бардачке. Найти бы карманный фонарик, чтобы поискать ключи от мотора. Иначе ей придется грести. В тот момент, когда ее пальцы нащупывают фонарик, она слышит шаги, приближающиеся к мосткам, — они совсем близко. Она слышит голос, произносящий что-то вроде «Эбба» или «Эбба, он…» или что-то в этом духе.