– Брось! – махнул он рукой и закашлял еще страшнее.
– Почему ты ничего об этом не писал?! – закричала она. – Мне не хотел – родителям написал бы.
– Катя, – сказал он, с трудом остановившись, – не задавай глупых вопросов.
Он замолчал, захлопнув, как ракушка, невидимые створки. И Козетта, всю дорогу представлявшая, как бросится ему на шею, как скажет наконец-то, чего не говорила в письмах и приберегла для этой встречи, зная, что письма распечатываются и просматриваются, готовая ждать столько, сколько потребуется, готовая здесь, на этой ужасной кровати, сделать то, что не сделали они в Теплом Стане, постелившая на грязный матрас свое белье, молча и растерянно наблюдала, как, аккуратно завернув недоеденные продукты, Тезкин встал, буркнул нечто вроде «мне пора» и, даже не поцеловав ее, потопал по длинному коридору, где маячил узкоглазый солдат с автоматом.
7
Оставшись одна, Катя дала волю слезам. Она плакала, не замечая времени, и одни чувства в ее душе сменялись другими. То она ругала себя за то, что сюда приехала, и Тезкин, как бы ни было ему плохо, какое он имел право с ней так обращаться? Верно, прав был Голдовский, сказавший ей однажды, уже после того, как Саня ушел в армию, что приятель их нелеп по сути своей и все самое нескладное и безобразное к нему липнет. То вдруг она живо представляла его безучастное лицо, и ей становилось его жалко, но куда идти, как заставить его вернуться и хотя бы выслушать ее? Какая-то холодная колючка попала в его сердце, и бедная девочка, как андерсеновская Герда, ломала голову, пытаясь хоть что-то придумать, чтобы спасти своего любимого.
Было уже совсем поздно, когда, встрепенувшись, Козетта вытерла слезы, собрала вещи и спустилась вниз. За окном начиналась метель.
– Где у вас тут госпиталь? – спросила она у дежурной в домике для приезжих.
– Заболела, что ли? Бледная ты какая. – Пожилая краснощекая женщина за конторкой смотрела на нее участливо, но Козетте сейчас было не до чьего-либо участия. – Госпиталя тут нет, однако. Вот медсанчасть есть, да поздно уже.
– А начальник где живет?
– Там и живет при ней. Да ты куда собралась на ночь глядя? Давай я тебя здесь чайком попользую. А к нему не ходи – какой от пьяницы толк?
Но этих слов Катя уже не расслышала. Она качнула головой и выбежала на улицу, даже не поднявшись в комнату, и глаза у нее были такие, что краснощекая женщина хотела ее задержать, но не успела.
В казарме в это время уже отходили ко сну.
– Что, брат, не вышло? – спросили Тезкина сочувственно.
Он ничего не ответил, добрел до койки, лег, уткнувшись в подушку, и стал слушать, как воет за стеной поднявшийся ветер. Он пытался убедить себя, что ничего не произошло, никто к нему не приезжал и нет ни одного человека, связывающего его с жизнью, но все больше ощущал жуткую тревогу. Он не мог понять, откуда взялась эта тревога в его давно уже успокоившемся и ко всему равнодушном сердце, пытался отогнать ее прочь, но тревога была сильнее. Что-то омерзительное мерещилось ему в завывании степного ветра и грубых мужских голосах.