Саня встал и направился к двери, но уже на самом выходе столкнулся со старшиной, по собственной инициативе устраивавшим вечерние обходы личного состава.
– Ты куда это, боец? – удивился он. – Кто разрешил?
– Мне надо, – ответил Тезкин.
– Совсем, что ли, охренел? Марш на место!
– Пусти!
– Пошел живо, кому сказал! – прохрипел старшина, в ком жила неизбывная и бессмертная страсть к порядку, с таким трудом удовлетворяемая в разболтанных частях ВВ, где послать старшего по званию ничего не стоило.
– Пусти же меня! – сказал Тезкин отчаянно, отталкивая его в сторону и все острее чувствуя, что он непременно, тотчас же должен увидеть Катерину и сказать ей то, что не сказал в комнате для свиданий, что он не имел права ни на минуту оставлять ее здесь одну, пока не убедится, что она уехала.
На них глядела вся казарма, и старшина, преодолевая брезгливость, со всей дури вмазал по тощей тезкинской роже. Саня полетел в угол, закашлялся, но тотчас же поднялся и бросился на обидчика.
Окончательно рассвирепевший и более всего уязвленный тем, что на них смотрит столько человек, которые, только прояви он слабость, завтра в грош его ставить не будут, старшина повалил его и несильно ударил ногой. Тезкин несколько раз дернулся и затих.
– Зря ты его, Петрович, – сказал кто-то в наступившей тишине, – ему баба его не дала.
– Уведите его на гауптвахту, – сказал старшина, с отвращением отирая с пальцев кровь.
– Да ладно тебе, нельзя ему туда, вишь, дохлый какой.
– Молчать! – заорал старшина. – Распустились, сволочи! Сейчас живо всех подниму, и до утра у меня отжимания делать будете.
На гауптвахте, в неотапливаемом, мерзлом каменном мешке, Тезкин лег на покрытые изморозью нары, и тревога его унялась. Все стало ему безразлично, и в глухой, мертвенной тишине снова послышался голос звавшей его женщины, обещавшей прийти теперь уже совсем скоро. Только мешал до конца забыться неизвестно откуда доносившийся звук капающей воды.
8
Ветер сделался еще сильнее, над головой раскачивались фонари, где-то лаяли собаки, а на улицах среди приземистых зданий не было ни души. Катя шла по узкой дорожке, покуда не оказалась возле засыпанного снегом дома, где горело единственное окошко, затянутое железной сеткой. Она поднялась на крылечко и постучала.
– Кого там еще несет? – раздался хриплый мужской голос.
– Откройте! – крикнула она, пересиливая ветер.
За дверью стало тихо, свет погас, и к окну приблизилась фигура человека.
– Что вам надо?
– Мне нужна помощь.
– Приходите завтра.
– Но мне нужно срочно.
– Ничего не знаю.
Козетта в отчаянии поглядела на темный дом, понимая, что за ночь она сойдет от беспокойства с ума, но тут дверь приотворилась, и тот же голос спросил: