Она без усилий взяла над ним власть, быть может, еще большую, чем прежде, и под ее влиянием Тезкин немного поостыл к своим амурным затеям и матримониальным замыслам. Главное место в его жизни занял тесный дружеский круг факультетских умников, людей, о ком было сказано: много званых, но мало избранных.
Это была компания молодых людей, которая только в университете и могла возникнуть. Главными понятиями в этом кругу были личная порядочность и честь. В своей горячности эти люди могли извинить любой проступок, кроме малодушия и трусости, грезили выдающимися открытиями и бескорыстным поиском истины.
Молодое честолюбие в них не преступало черту карьеризма, они презирали компромиссы, вели порою весьма опасные разговоры, но не из духа противоречия, как на гуманитарных факультетах, а единственно из потребности установить истину, чего более всего не любила тогдашняя власть (как, впрочем, не любит и нынешняя и всякая другая), и в любом ином месте не сносить бы им было головы. Но в университете в ту пору на подобное вольнодумство смотрели сквозь пальцы, и их проказы оставались без последствий. Напротив, начальство, как могло, заступалось за своих воспитанников, чего те, увы, часто не понимали.
Однако такова молодость – она наивна и слепа, и, верно, по той же причине Тезкину казалось, что круг их никогда не распадется. Хотя он понимал, что по сравнению с этими людьми он ничто, сама мысль об их союзе грела его душу, а той симпатии, которую они к нему бог весть за что испытывали, ему вполне хватало. Он уже понял тогда, что ни ученого, ни преподавателя, ни даже мэнээса из него не получится, но был безумно благодарен судьбе за то, что она свела его с этими людьми, и они в первую очередь, а не лекции и экзамены были его университетом.
С Левой же Тезкин разошелся к той поре окончательно. Они перестали друг другу звонить, совсем не виделись и столкнулись однажды на Тверской возле кафе «Лира». Это произошло в памятный всем год, когда взошла неверная звезда Михаила Меченого и в Москве проходил фестиваль молодежи и студентов, на котором тезкинский названый брат работал переводчиком. Чистенький, аккуратно одетый в выглаженные брюки и светлую рубашку с короткими рукавами и узким галстуком, Лева был холоден чрезвычайно, разговаривал сквозь зубы, а Тезкин, возвращавшийся с очередной посиделки из общаги, напротив, не в меру обрадовался и на вопрос «как жизнь?» завел длинную восторженную речь о вольном духе университетского братства.
– Понятно, – перебил его Голдовский, – стало быть, ты остался таким же идиотом.