Толян вынул из кармана мобильник. Затренькал кнопками.
– Алло. Алексей Иванович, тут такое дело. На сто двадцатом двух задержали… То есть, тьфу. Девку задержали. С ней пацан был, так мы его успокоили. Да. Берлогеры. Взрывчатку закладывали. Что, Алексей Иванович? Так точно, Алексей Иванович.
– Ну, Толян?
– Иваныч говорит, пристрелить суку, – гвардеец сплюнул. – Надо же чего надумали, твари, военный состав долбануть.
Толян шагнул к Анне, замахнулся. Девушка вскрикнула.
– Ты хоть понимаешь, блядюга, что война идет. Твоя страна кровью обливается, а ты поезд собралась взорвать, сука.
– Да что с ней говорить, Толян. Завалить – да дело с концом.
– Погоди, Андрюх, я хочу хоть что-то до этой твари донести. Может, хоть перед смертью мозги прочистятся.
Толян снова повернулся к Ведуте, сжавшейся в комок, как намокший котенок. Она, дрожа, смотрела в раскрасневшееся от ярости лицо гвардейца.
– Война идет с нашими историческими врагами. Ты что, радио не слушаешь? Каждый поезд, везущий танки на фронт, приближает нашу победу. Наш Вождь…
– Путин – хуй, – вдруг отчетливо проговорила девушка.
Гвардеец словно бы получил пощечину.
– Что ты сказала?
– Путин хуй, – крикнула Аня и, закрыв глаза, заверещала, – Хуй, хуй, хуй, хуй!
– Да заткни ты ей пасть!
– Хуй-хуй-хуй-хуй, – зажмурившись, кричала девушка.
Выстрел.
«Я умерла», – подумала Аня, и тут же поняла, что мертвые не могут думать. Осторожно она разлепила веки.
Андрюха со снесенной напрочь макушкой, лежал рядом с мертвым Яшиным, над ними стоял Толян и удивленно смотрел на пистолет в своей руке.
– Что я наделал? – пробомотал он.
Посмотрел на Аню, повторил свой вопрос. Ведута испуганно затрясла головой.
– Н-не знаю.
Гвардеец сжал виски.
– О, черт, что же я наделал.
Мало-помалу самообладание вернулось к нему.
– Послушай, берлогерша, – он присел на корточки рядом с Анютой. Та невольно отстранилась.
– Да не бойся… Понимаешь, на меня что-то нашло… Я не хотел… Не мог тебя убить… Ты это… Ты красивая… Да, красивая. Я не смог.
Аня во все глаза следила за гвардейцем, и до нее постепенно дошла вся прелесть ситуации: этот здоровенный детина пожалел ее, просто так, как красивую девушку. Из-за нее он только что убил своего напарника.
Она разлепила пересохшие губы, сказала хрипло:
– Спасибо. Спасибо, что не убил меня.
– Что же мне делать-то теперь? – вслух размышлял гвардеец. – Я не могу вернуться… О, черт!
Он схватился руками за голову.
Аня осторожно отстегнула застежку на кобуре. Рука ее легла на рукоять пистолета.
– Что же делать? О, черт, – выл гвардеец.
– Слушай ты, урод.