Он перевернулся на спину, притянул ее к себе, подставил ладони ей под груди.
— Никакого вымысла, — зачарованно произнес Генри.
Ее веки дрогнули.
— Что?
— Я считал эту страсть плодом своей фантазии.
— Вот как?
— Я заблуждался, мы не должны были расставаться.
Внезапно насторожившись, Николь обернулась в сторону своего коттеджа.
— Какого черта! — протестующе проворчал Генри.
— Джонни, кажется, проснулся. — Она вскочила на ноги, отряхнула налипшие песчинки с шортов. Следом нехотя поднялся и Генри.
Что же она наделала? Поддалась зову плоти, оттого что давно не было мужчины рядом, или просто плыла по течению, позабыв данные себе обещания? Она ведь зареклась пускаться в подобные авантюры. Неужели собственные ошибки ничему ее не научили? А как насчет твердого намерения держать Генри на расстоянии вытянутой руки?
На этот раз они отчетливо услышали приглушенный детский плач.
— Похоже, пупсик проголодался, — заметил Генри, когда малыш снова жалобно запищал.
— Навряд ли. Он иногда просыпается, пугается и начинает плакать от одиночества. Мне надо идти.
— Я провожу тебя. — Генри перекинул полотенце через плечо, подхватил трость и отправился за ней. — Нам было хорошо вместе, — сказал он.
Николь недоуменно посмотрела на него.
— Ты о чем?
— Помнишь ту ночь в Ньюкасле? Мы…
— Можешь не продолжать, у меня отличная память, — перебила его Николь.
Как и о «той ночи в Ньюкасле», он пожалеет о сегодняшней сцене на пляже. Им так же руководила похоть — что ж, теперь самое время удрать и забиться в щель.
Крики Джонни участились и звучали все громче по мере приближения к коттеджу.
— Как бы он горло не сорвал, — высказал опасение Генри.
— Спокойной ночи! — Николь захлопнула за собой дверь.
Пройдя через гостиную, она оказалась в смежной комнате. На низком комоде стоял абажур, освещая детскую комнату: малыш протяжно, взахлеб кричал.
— Все в порядке, котик, — нежно сказала Николь. — Мама с тобой.
Она наклонилась и взяла его на руки. Ребенок еще раз всхлипнул и затих. Она укачивала его, тихо напевая, потом чмокнула в носик и положила обратно в кроватку.
— А теперь — спать, — прошептала она, но Джонни раскрыл глазки и захныкал.
Николь опять прижала его к груди и тут ощутила на себе чей-то взгляд: в дверях стоял Генри. От неожиданности у нее едва ноги не подкосились.
— Чего тебе? — раздраженно бросила Николь.
— Я только хотел сказать, что, если завтра ты собираешься прийти…
Внезапно Генри умолк и застыл на месте. Он представлял себе некоего изнеженного, беспомощного младенца, но малыш-то, оказывается, что надо! Кроме того, у Джеймса Освальда русые волосы, а у Джонни — темненькие… как и у него самого.