Ощущение собственной земли, той, где родился, своей деревни, городка, улицы, на которой жил, стократ обостряется, делается пронзительным, когда находишься от этой земли далеко-далеко. Она обязательно начинает сниться по ночам – сиреневая, нежная.
И чувствуешь себя тогда легко, свободно, счастливо, вслушиваешься в знакомые крики птиц, в шебуршанье воробьев в пыльной тополевой листве, в шорохи ветра и медовый звон летней тишины, и почему-то тебе обязательно кажется, что ты совсем еще пацан босоногий, не познавший грамоты и школы, учительских наставлений, что всё ещё впереди. Но вот какая вещь: ты знаешь, что произойдёт дальше, и, пока ещё ничего не произошло, волен изменить ход событий, и готовишься к томительному, сладкому щемлению сердца, к первым страданиям и первой радости, к боли и высоким взлётам над землёй – ты готовишься жить.
Но потом неожиданно оказывается, что всё это сон, явь же совершенно другая, и становится неловко перед самим собой, перед тем, что так обманулся… С годами приходит жизненный опыт – когда стукнет лет тридцать, – и тогда вряд ли уже человек обманывается, он воспринимает всё безошибочно, без иллюзий и парения над землей – всё как есть.
Где-то недалеко ударил выстрел. Звук откатился в сторону, пробежался по глиняному ломью гор, вернулся, вывел Князева из сна. Он вздрогнул, некоторое время боролся с самим собой – не хотелось расставаться с тем, что видел, но хочется, не хочется – это дело десятое. Кроме этих «хочется» или «хотелось» есть вещь жёсткая, которую, необходимо выполнять неукоснительно: надо. Надо – это приказ.
Даже если подойдёт взводный лейтенант Негматов – вроде бы, просто так подсядет к ребятам, достанет пачку сигарет, пустит по кругу, потом скажет: «Ребята, одно опасное дело есть, требуются добровольцы… Надо…» – то это «надо» будет как приказ.
«Надо» – великое слово, Негматов не будет попусту пользоваться им.
Недавно ночью стряслась такая вот неурочная стрельба, грохнул один выстрел, другой, а потом оказалось, что в соседний кишлак пришли они. Они – это душманы. Князев к ним всегда в третьем лице обращается, как к чему-то неодушевленному, – неодушевленному, но опасному: душманы бывают вооружены так, как и регулярные части не вооружаются, – до зубов. В прямом смысле слова. И чего только у них нет! И гранатомёты, и автоматы, и пистолеты, у каждого за плечами да на поясе целый склад патронов. Если всё повытряхивать, сложить в кучу, то гора-не гора, а нечто очень приметное обязательно получится. Ещё любят из буров – старых английских винтовок– палить. И все норовят из-за угла да в спину садануть – лицом к лицу редко выходят, кишка у душманов насчёт этого тонка, хоть и обучали их американские инструкторы, натаскивали и так, и сяк, по системе «на выживание», а всё равно кишка тонка.