– Молодец, товарищ сержант! – похвалил Князева горьковский «мураш» и от азарта, от ощущения чего-то необычного, победного, ликующе-звонко рассмеялся.
– Сам знаю, что молодец…
Князев второй очередью подстраховал молчаливого жилистого москвича Семенцова, перебежавшего к ним, вывернулся круто, соображая, как же двигаться дальше. Место уж больно голое, ровное, как стол, – спрятаться негде. Над головой пробухтела пуля, следом за нею принёсся гулкий звук хлопка – стреляли из бура. Князев притиснулся к твердой нагретой земле, снова ощутил холод. На сей раз на лопатках, в выемке между ними. Попадёшь один раз под такую дурищу – и всё, заказывай оркестр для торжественных похорон. Даже если и убит не будешь, а только ранен – всё равно не жилец на этом свете. Посмотрел, откуда же бьёт бур. Вроде бы, не из-за дувала. Может быть, с плоской, укатанной крыши дома?
– Откуда же он бьет, с-собака? – спросил он вслух, выплюнул что-то клейкое, тягучее, собравшееся во рту. Плевок был тёмным. Выходит, пока он карабкался, пока стрелял – и сам не заметил, как полным ртом хватил красной пыли. – Откуда?
– Я тоже пытаюсь понять, – глухо проговорил Тюленев.
– На крышах не видно.
– За дувалами тоже нет.
Бур не замедлил ещё раз подать голос, звук был отчётливым, близким, целил стрелок на сей раз в горловину улочки, где лежал Негматов с ребятами, и, видать, попал – оттуда донёсся стиснутый, зажатый зубами стон, и Князев, и Тюленев почувствовали одновременно, что в них от этого стона что-то спеклось, ссохлось внутри, кровь ударила в голову, перед глазами сделалось красно, будто на землю кинули цветное рядно.
– Сволочь… – Князеву почудилось, что на одной из крыш шевельнулось что-то светлое, малоприметное, словно бы это было движение воздуха в воздухе, послал туда короткую очередь, но нет – это ему только почудилось, никого на крыше не было. – Своло-та-а-а! – выругался он вторично.
С верхотуры вновь свалился тёплый секущий ветер, прошёлся по людям, замусоривая глаза, и Князев неожиданно ощутил себя виноватым – что же это он бросил в горловине улочки смятый оранжевый огонёк, цветок гульруси, живое, можно сказать, существо, на которое дышать надо, лелеять, как всякий цветок, а он его в грязи оставил, под каблуками, а? Эх, Князев, Князев! Надо бы взять, надо бы, да постеснялся Князев, хотя никто не заметил цветка, все были заняты предстоящим боем.
– Всё, ребята, передых окончен. – Князев пружинисто взметнулся над землёй и, предупредив Негматова криком «Лейтенант!», чтобы тот прикрыл огнём, понёсся вперёд.