Она молчала, повернувшись к окну. Калугин быстро вышел в коридор. Майор, верно, тоже не пошел в убежище, готовит материал в номер… И точно: в большой комнате боевого отдела майор сидел, склонившись над столом, что-то старательно писал на полях перечеркнутой страницы.
— Вот очерк, товарищ майор.
— Давайте!
Не глядя, майор протянул руку, положил листки рядом с собой.
— Кончу обрабатывать это гениальное произведение и примусь за ваше. Вы почему не в убежище?
— Писал, а теперь, верно, скоро отбой тревоги.
— Когда объявляют тревогу, все военнослужащие, свободные от вахт, должны быть в убежище, — наставительно сказал майор. — Теперь на корабль, за аттестатом?
— Нет, побуду еще здесь.. Нужно редактору показать стихи… моего автора… Я думаю, «Громовой» простоит здесь ночь?
— Не знаю, — угрюмо сказал майор. — А если бы и знал, не сообщил бы.
Навалившись на стол, нагнув колючий затылок, он тщательно перечеркнул очередную страницу, стал выписывать на полях новую объемистую фразу.
Калугин вышел в коридор. Старшина — дежурный по пожарной охране — взглянул на него с упреком:
— Воздушная тревога, товарищ начальник. В помещении быть не положено.
«Выйду наружу, постою у крыльца, — подумал Калугин. — Да, фуражка! Фуражку оставил в машинном бюро…»
Ольга Петрова попрежнему стояла у окна. Калугин надел фуражку.
— Что вы знаете о капитане третьего ранга Крылове? — вдруг спросила она.
Калугин остановился. Она резко повернулась к нему, ее глаза глубоко ушли под изогнутые, густые ресницы, во всей позе был требовательный, страстный вопрос.
— Вам рассказал об этом капитан-лейтенант Ларионов?
— Вы напрасно обидели капитан-лейтенанта, — медленно сказал Калугин. Не хотел нарушить слово, данное командиру «Громового», но нужно было ответить на прямо поставленный вопрос.
— Да… напрасно обидела… — как эхо, отозвалась Ольга Петровна.
Она оперлась рукой на столик машинки, слегка откинулась назад. Узкий кружевной воротничок свободно охватывал хрупкую шею. На фотокарточке она была полней и моложе, но большая одухотворенность жила теперь на худощавом, бледном лице.
— Вы знаете, сколько времени я ждала мужа? Больше всего меня мучила мысль, что товарищи оставили его одного, что он остался один, раненый, на поверхности ледяного моря. У меня в голове не умещалось: как в такой момент у Володи не было одного желания, одной единственной мысли — рискнуть всем, но во что бы то ни стало спасти лучшего друга!
— Капитан третьего ранга был не только другом Владимира Михайловича, но и его командиром, — сказал, волнуясь, Калугин. — Ларионов получил приказ и должен был выполнить его не колеблясь. Так говорит корабельный устав, это въелось в плоть и кровь наших моряков… Кроме того, Ольга Петровна, им владела одна страсть…