— Нам на какой этаж? — поинтересовалась Радмила, когда лифт с шипением раскрыл перед ними дверцы.
— На тринадцатый.
Ну разумеется. На каком еще этаже должны обитать нечисть, маньяки и Феликсы Ипатовы?
В лифте было прохладно. Очутившись в маленьком замкнутом пространстве один на один с непроницаемым Ипатовым, Радмила поняла, что, во-первых, он очень высокий, а во-вторых, что ей приходится прилагать усилия, чтобы не таращиться на длинноносое интересное лицо. Лицо — будто скопированное со старинного портрета.
Сколько Феликсу лет? Двадцать четыре? Двадцать пять? Она может оказаться старше его.
Лифт дернулся и остановился. Двери услужливо разъехались в стороны. Феликс вышел первым и галантно предложил свою руку. Однако рука так и осталась висеть в воздухе. Радмила мелькнула мимо, как вспугнутая тень.
13-й этаж.
1113-й офис.
— Это вы нарочно? — Она кивнула на медные циферки.
Живые агаты в сумраке коридора таинственно блеснули. Ипатов очутился почему-то совсем близко от нее. В сантиметре. И можно даже ощутить тепло, которое исходит от его кожи.
— М-м, — проговорил он, наклоняясь к уху Рад-милы. — Лично мне нравится число тринадцать. Оно стимулирует творческую активность.
— Стимулирует?
Радмиле же не понравилось это слово. Оно было каким-то… физиологичным. Ладони у нее взмокли, а коленки дрогнули. Феликс дышал ей в ухо. И это было почти приятно. Надо было срочно действовать, иначе…
Она решительно дернула ручку и распахнула дверь. Ипатов на мгновение остался за порогом в весьма интересном полусогнутом виде. А затем поспешно ринулся вслед за резвой дамой.
В приемной, по-офисному пастельно-невыразительной, за изогнутым кремовым столом, надежно отгородившись от мира компьютером, восседала секретарша — красавица, от вида которой у Радмилы екнуло сердце.
Девица обладала кукольной внешностью, начиная от тщательно уложенных живописными волнами волос нежного розового оттенка, выпуклых голубых глаз, очерченных черным карандашом, блестящих, словно и в самом деле они были пластмассовыми; изогнутых до лба ресниц и губок, вызывающе выпяченных и по-младенчески изогнутых в капризную влажную буковку «О».
Тысячекратно прокрашенные тушью ресницы медленно моргнули.
— Феликс Витальевич?
«И ангельский, должно быть, голосок», — проскочила в голове у Радмилы цитатка. Она поспешно прикусила свой ретивый язык, чтобы не облечь ее в реальные слова.
— Он самый, Светланочка. — Ипатов подмигнул секретарше самым неподобающим образом. — Это снова я. И на этот раз не один.
Пластмассовые глазищи на секунду задержались на Радмиле. Но, похоже, куколка-секретарша нежданную визави не увидела. Принципиальная близорукость — величайшее искусство! Глазищи, полные кукольного бесхитростного кокетства, обратились на Феликса.