— Вы к Виталию Викторовичу?
— К нему, к нему.
— Он собирался уходить.
— Теперь придется задержаться. И надолго. Сам виноват. — Феликс еще раз мигнул секретарше и потащил Радмилу за собой.
* * *
Таких кабинетов Радмиле видеть не приходилось. Черно-красных. Она застыла, поперхнувшись воздухом. Потолок был красным, пол — черным, стены — черно-красные. Директорский стол тоже алый, а вся остальная мебель — черная. На этом зловещем фоне было странно видеть зеленые фикусы по углам и высоченный спатифиллум у входа, по левую руку.
И уж вопиющим нарушением цветовой гаммы казалась белейшая рубашка директора, который, стоя у стола, сосредоточенно заталкивал в необъятный кейс кипу бумаг, весьма конкретно чертыхаясь.
На шум открывшейся двери он поднял голову. Даже если бы Радмила не знала, что перед ней отец Феликса, она бы догадалась. По его носу, разумеется. Наверное, у этих Ипатовых хищный нос — фамильная черта. Как и выразительные глаза-агаты.
Нос Ипатова-старшего нависал точно клюв, казался острее и длиннее, чем у сыночка. Но при всем при этом папочка смотрелся куда импозантнее Феликса. И он казался совсем не старым, наверное, лет 45–46. Не больше. Седина на висках делала его чертовски привлекательным.
Радмила тихо выдохнула. Она, оказывается, в своей жизни не видела не только черно-красных кабинетов, но и столь потрясающих директоров.
— А, это ты, пропащий, — проговорил Виталий. — Тебя не за библиотекаршами надо посылать, а за смертью.
Тут агатовые очи Ипатова-старшего разглядели стоящую рядом с Феликсом даму, и директор заметно побледнел. Его взгляд стремительно метнулся по фигурке, прикрытой сверху растянутой футболкой, снизу — длиннющей юбкой-балахоном; скользнул по растрепанным тусклым волосам, торчащим из сползшего на затылок узелка; коснулся лица, на котором не задерживался ни один мужской взор.
— Феликс, что это?
— Это та самая Радмила, папочка. Библиотекарша. Ты меня за ней посылал.
— Здравствуйте, — подала голос Радмила.
Она уже хотела задать вопрос про глазовыколупывательницу, но тут увидела, что лицо директора стало одного цвета с рубашкой. И решила повременить с вопросом.
Директор опустился в роскошное кожаное кресло, жалобно скрипнувшее под ним, и с нескрываемым ужасом уставился на свою ухмыляющуюся кровиночку.
«Кровиночка» плюхнулась в черное кресло возле окна. Радмила осталась стоять посередине дракуловского кабинета, в эпицентре битвы. Отец и сын метали друг в друга огненные стрелы. Каждая убивала наповал, но Ипатовы, видимо, принадлежали к клану бессмертных.
— Феликс, — голос Ипатова-старшего звучал нежно. — Какая болезнь тебя поразила? Глаукома? Катаракта? Ты, бедняжка, совсем ослеп?