— Если позволите, господин Гиви, я здесь курить не буду. С собой сигарету возьму.
— На тот свет, что ли? — тут уж Щуку скрючило от смеха. Гиви добродушно продолжил увещевание. — Пойми, отец, ты куда сунулся, не надо соваться. У меня к тебе лично обиды нету. Но Шалва большой человек, у него много врагов. Раз ты о нем помянул, кто ты — друг или враг? Если друг — пить будем, гулять будем. Если враг — накажем. Иначе нельзя.
— Я врагом ему быть никак не могу. Для меня любой Шалва все равно что родич.
Гиви задумался, переваривая услышанное, сладко сосал таджикский гостинец. Я перехватил соболезнующий взгляд Щуки, как бы говорящий: вот и хана тебе, братец! Наконец Гиви изрек:
— Очень грубо, отец. Про Шалву нельзя сказать — любой. Про тебя можно, про Леню можно, про Шалву — нельзя. — Повернулся к Щуке: — Заберу его с собой. В другом месте говорить будем. Здесь обстановка плохая.
— Пусть сперва бабки отдаст, — буркнул Щука. Я беспомощно заерзал, оглянулся и увидел полковника. Он стоял у стойки бара, повернувшись к ней спиной, со стаканом чего-то черного в руке и смотрел на меня. В кожаной куртке, рослый, с сосредоточенным лицом — неуместный, инородный в этом хлипком новорусском притоне, как полевой шмель в клоповнике. Поймав мой взгляд, чуть склонил голову и прикрыл глаза. У меня гора свалилась с плеч: уж очень не улыбалось ехать с рассудительным Гиви в какое-то другое место.
Достал конверт и протянул Щуке.
— Сколько тут? — спросил он, взвешивая конверт на ладони.
— Сколько смог пока собрать. Остальное — завтра.
— Будет ли оно у тебя, Ванюша?
Дальше началось кино. Все звуки — музыку и гомон — перекрыл зычный бас полковника:
— Всем оставаться на местах! Проверка документов!
В зале мгновенно образовался затор, через который к нашему столу пробились трое мужчин в спортивных костюмах. Двигались они так, точно переплыли реку. Ближе всех оказался Герасим Юрьевич. Он положил руку на плечо Щуке, забрал у него так и нераскрытый конверт:
— Подымайся, дружок, пойдешь с нами.
Щука полностью сохранил самообладание, холодно спросил:
— На каком основании, мент?
— Узнаешь по дороге. Только не рыпайся. Навредишь себе. — Ухватил Щуку за лохматую шевелюру и рванул вверх, как выдергивают морковку из грядки. Щукина морда всплыла над столом розовым абажуром. Резво проявил себя Гиви: никто не успел уследить, как в руке у него очутился черный ствол. С негромким хлопком, без пламени и дыма, пуля вырвалась из дула и вонзилась полковнику в грудь. В следующее мгновение один из спортивных мужчин мощнейшим ударом свалил Гиви на пол, а второй пришил его к паркету двумя, тремя выстрелами — я не смог сосчитать. Только увидел, как на смуглой коже горца вспыхнули красные пузыри, один на щеке, второй на лбу. Пока полковник валился на стол, в зале началась рубка. Вован и Сереня, а также те, кто с ними был, в самозабвенном порыве ринулись на выручку Щуки, но нарвались на такую свирепую отмашку спортсменов, что их буквально скосило, опрокинуло, как кегли. При этом Сереня схлопотал вдобавок к шишаку красную блямбу в переносицу и таким образом рассчитался со всеми земными долгами. Всю эту бучу я наблюдал словно периферийным зрением: передо мной темнело лицо Герасима Юрьевича, уложенное посреди пивных кружек. Он дышал и смотрел зорко. Прошептал побледневшим ртом: