Одиночество героя (Афанасьев) - страница 43

Прощай, старый развратник! Навеки твоя, бедная Оленька. P.S. Как бы не надругался по дороге безумный таксист. В этом тоже ты будешь виноват. Безутешная Оля».

Спал я крепко, но недолго — часа два с половиной. По будильнику вскочил, умылся, выпил кофе и помчался открывать поликлинику. Оттуда на уборку территории, к магазинам. Надо дальше жить, а здоровый физический труд для успокоения нервов — самое лучшее средство.

У коммерческих ребят я проходил по категории бомжей, но считался немного с приветом. С самого начала поставил условием, что оплату получаю не натурой — водкой и продуктами, — а исключительно деньгами. Настоящий бомж никогда не привередничает: он выше этого. Второе: иной раз в разгар уборки я вдруг о чем-то задумывался (проклятое наследие совкового режима) и замирал как вкопанный, с метлой наперевес, что, разумеется, производило на коммерсантов угнетающее впечатление. Третье: никогда не похмелялся с утра. Были еще мелочи, которые выделяли меня из массы добропорядочной обслуги. Но главное, после чего меня стали показывать клиентам как местную достопримечательность, — это после того, как однажды меня застукали с книжкой в руках: «Научный вестник» на английском языке. Кудрявый паренек, который обнаружил меня в подсобке, едва поверил своим глазам:

— Что это у тебя, дедок?

Как мог, я оправдался: дескать, нашел на помойке, но книжка пустая, без картинок. Однако именно с того дня за мной окончательно закрепилась репутация шиза. Соответственно платить стали хуже: иногда отваливали по тридцать — сорок рублей за утро, а иногда — кукиш с маслом, вообще ничего, говорили:

— Ступай, Ваня, домой, не вертись под ногами. Завтра получишь. Иди, читай свои книжки.

Сегодня дежурил в магазине Кузя-Грек, крутолобый, бледноликий пацан лет двадцати двух, с массивной золотой серьгой в ухе. С Кузей-Греком мы дружили. Он из элитной семьи, папа у него чуть ли не директор Сокольнической ярмарки, а маманя — пуще того, чиновник из мэрии. Сам Кузя проходил низовую стажировку в магазине и одновременно учился в одном из самых престижных колледжей при бывшей Плехановке.

Кстати, умный и образованный Кузя-Грек был одним из немногих, кто не считал меня шизанутым, относился ко мне с уважением. Как-то философски объяснил:

— Понимаешь, Иван, в вашем поколении тоже наверняка были дельные, толковые люди, но им не давали развернуться. Режим вас давил. Родись ты попозже, думаю, не метлой бы махал, а глядишь, купил бы один из этих шопов. У тебя в глазах есть остатки разума. Но тут уж, как говорится, не мы выбираем время, а оно нас. Обижаться нечего.