того же Орджоникидзе. Экскурсия предназначалась для восьмиклассников, в рамках
профориентации, но отказать Фиме педагог не мог. У ребенка прорезались фамильные
Фридлендоровские черты: он знал, чего хочет, и умел этого добиваться.
Экскурсия Фиму поразила! Станки, на которых делают станки! Его место здесь! О чем
он вечером и заявил родителям. Мол, в школе делать всё равно нечего, надо бросать и
идти устраиваться на завод.
Когда маму отпоили валерианкой, состоялся семейный совет, на котором железный
характер Фридлендера-старшего впервые нашел себе достойного противника. В итоге был
папой предложен компромисс: Фима продолжает ходить в школу, продолжает заниматься
самбо, возвращается в шахматы, начинает дополнительно изучать французский и
вечерами, под руководством мамы, берет в руки скрипку. Взамен папа обеспечивает ему
допуск на завод и хорошего наставника, а в дальнейшем не препятствует поступлению в
станкостроительный институт, а не в медицинский или юридический, как того хочет,
снова начавшая коситься на валерьянку мама. Известие о существовании
станкостроительного института поразило Фиму настолько, что примирило даже со
скрипкой. Только французский категорически заменил на немецкий, потому что лучшие
станки делают в Германии, а там говорят на немецком. Что логично.
Каким образом преподаватель медВУЗа добился для ребенка пропуска на режимное
предприятие - еще одна семейная тайна Фридлендеров. Но все обязательства обеими
сторонами были выполнены тик-в-тик.
К десятому классу рацпредложений у Фимы было больше, чем у всех рабочих завода
вместе взятых. Он уже точно знал, на какую конкретную должность на родном
предприятии должен попасть. То, что на завод евреев не брали в принципе, волновало его
мало. Вообще не волновало, если честно. Это было проблемой завода. До исполнения
мечты оставалось долгих шесть лет...
Призы на олимпиадах всех уровней по математике, физике, немецкому и английскому
языкам, золотая медаль школы, мастерские звания по шахматам и самбо, персональный
концерт в филармонии, и красный диплом Станкина, полученный летом девяносто
второго года.
Не то, чтобы Фима вообще не заметил перестройки. Просто не обратил на нее особого
внимания, ещё в школе приспособившись читать книги по сопромату, не отвлекаясь на
монотонное бормотание политинформатора.
К тому же, именно в эти годы к уже имевшимся Фиминым занятиям прибавилось
новое увлечение, мгновенно развившееся от первых робких вечерних поцелуев в
подъезде, до уверенных утренних на диване. В этом вопросе Фима тоже оказался совсем
не промах, в связи с чем сильно выросли объемы практики по самбо. Впрочем, то, чем