— Чем дефицитней, чем дороже лекарство, тем больше она в него верит?
— Как ты догадался?
— Я не догадался — я вычислил.
— Ее отношение к медицине?
— Ее характер… Характеры, Николаша, весомо проявляются и в невесомых деталях.
Я бросился Норе на выручку:
— Она — человек долга! Меня, к примеру, мечтает возвысить. Она наивно убеждена, что мои способности —' жена говорит «дарования» — значительней тех, которые достаточны для звукорежиссера. Я ведь окончил физмат.
— А Лермонтов окончил военное училище… И что? Не этим же он знаменит. Хочешь понять малое, примерь на великое! Это мой афоризм…
— Нора во мне ученого видит.
— Пусть обратится к глазному врачу: у нее неполадки со зрением… Разве есть сегодня что-нибудь значительней телевидения?! Отними его у людей — и они ощутят себя сиротами. По-моему, даже круглыми! Круглыми дураками я их за это считать не могу… А что касается «племени младого, незнакомого»… Тут и говорить нечего! Оно ждет наших с тобой программ, «как ждет любовник молодой минуты верного свиданья». Мне это понятнее, чем тебе, ибо ты — профессиональный супруг, а я — профессиональный любовник. — Мимоходом он снова прибег к цитатам. — Время у вас с Норой еще не упущено. Извести ее, что поздние дети бывают особо талантливыми. Гете, к примеру… Да и я тоже поздний.
Он не хотел расставаться со мной ни как со звукорежиссером, ни как со своим, тоже поздним, ребенком. И я бы разлучиться с Дмитрием не сумел: все еще испытывал нужду в незаменимом родительском покровительстве, а мама была далеко. В Нориной же безупречной опеке для материнства чего-то не доставало. Да я и не желал от нее материнства. Я его опасался…
— По мнению жены, у меня на телевидении нет будущего.
— Зачем высказываться за будущее? Оно само за себя выскажется..; Но вернемся к моему сюжету, к сценарию! У тебя нет повода для бессонницы. И все-таки избыточное спокойствие Норы мы — в целях перестрйховки! — нарушим: пусть поймет, убедится, что супруг ее представляет собой солидную ценность. А на ценности женщины падки. Особенно на драгоценности… Вынудим ее осознать: ты и есть драгоценность, которую надо хранить. Хранить, а не хоронить… твое мужское достоинство!
— Вытянуть из нее ту фразу в студии не удастся.
— Мне не удастся?!
— Даже тебе… Она и в студию-то не придет: ей наши подглядывания в замочные скважины и щели чужих дверей не нравятся.
— Тогда семейство ваше будешь представлять ты один. А уж к «ящику» Норино любопытство я притяну! И сам ту фразочку обнародую. Вместо нее… — Наверное, я побледнел. — Боишься, она спросит: «Откуда Кураеву ведомо то, что я интимно доверяю тебе одному?»