Муля вдруг крепко и нервно обнял ее. Белла резко освободилась от его рук, охваченных дрожью. Мулин голос показался ей незнакомым:
— Я должен признаться тебе в чем-то ужасном…
— Признайся… Но, пожалуйста, без объятий. Ты уж, кажется, давно собирался…
«Нашел когда признаваться!» — добавила она про себя.
— Ты не поняла меня…
— Я давно тебя поняла.
— Нет, Белла, нет… Ты не можешь вообразить того, что я скажу тебе…
— Говори.
— Он утонул…
Лишь сейчас она заметила, что лицо Мули было окоченелым, хоть слова он произносил внятно.
— Кто утонул?
— Это должен был сообщить полицейский. Но я оставил его в машине…
— О ком ты? Кто утонул?
— Я заплыл далеко. А он остался совсем близко от берега. Но там какие-то ямы, и течения затягивают. Когда до меня дошло, я рванулся к нему, но…
«Растяпа» Гриша многое на свете умел. Но он не умел плавать… ни в детстве возле школьной доски, ни в профессиях своих… ни в Средиземном море.
Белла кричала так, что даже видавшие виды спасатели, съежившись, вбирали головы в плечи.
— Гриша, вернись! Мне ничего не надо», только вернись… Я люблю тебя. И никогда… никуда… Только вернись ко мне, Гришенька! Умоляю тебя…
Она не могла остановиться — и кричала, кричала…
«Неужто должно случиться несчастье, чтобы мы поняли и оценили друг друга?» — говорила ей бабушка.
Книги он начинал читать с последних абзацев: хотел быть уверен, что все кончится хорошо…
— Начинать с конца? Это противоестественно, — корила его прабабушка. — Как если бы жизнь начиналась со старости, а завершалась бы юностью. Всему свое время!
Прабабушке перевалило за девяносто.
С точки зрения некоторых жильцов дома у него были и другие негативные странности. К примеру, он играл на рояле. Если б на пианино, куда бы еще ни шло! Но рояль… Летом, в жару, классическая музыка особенно раздражала. «Запри окна!» — орали ему со двора и из негодующих соседних квартир. Он затворялся и задыхался, но играть продолжал. Его и прозвали — Игрун.
Придурком же считали по той причине, что он зачем-то всегда и во всем сознавался. Эту болезнь обнаружили еще в раннем детстве… Однажды дошкольник Игрун уронил с балкона пятого этажа цветочный горшок. Горшок благополучно разбился вдребезги. К счастью, на пешеходной дорожке не было пешеходов. Но Игрун сбежал вниз и стал всем объяснять, что уронил именно он и что горшок мог бы расколоться не об асфальт, а о чью-то неповинную голову.
Это стало его привычкой: извиняться даже за то, что не произошло, но могло бы случиться.
Из-за странной потребности уступать свои места всем без разбору, Игрун в автобусах и троллейбусах вообще не присаживался. А если кто-то не мог втиснуться в лифт, где он уже уместился, Игрун, в знак солидарности, лифт покидал. Да к тому же просил прощения неизвестно за что…