— Бери в долю, — жестко предложил атаман Мещерину; потом сменил тон голоса, как будто шутил. — Видишь, какое дело? Один всё не проглотишь.
И тоже не получил никакого ответа. Настаивать он не стал, и больше они об этом не говорили.
Борис вновь появился возле них, когда отряд устроился на отдых, и все наскоро обедали сушенными рыбой, сухарями и фруктами, запивая их речной водой. Был он неразговорчив, и с расспросами от него отстали. Взвесив обстоятельства, Мещерин отдал ему ружье погибшего утром стрельца. На бесстрастном, как окаменелом, лице Бориса промелькнула улыбка ребенка, который получил-таки желанную игрушку, промелькнула и тут же пропала. Ни слова, ни жеста благодарности. В этот день он больше не исчезал. Ехал в виду отряда, но в стороне от него, приноравливался к ружью: порой вскидывал к плечу и сразу прицеливался, казалось, учился им пользоваться.
— Бусурманин, да и только, — глядя на него, обратился подьячий к десятнику. — Никогда не стрелял, что ли?
— Зря ружье дали, — неодобрительно отозвался десятник, не подозревая, что почти дословно повторил слова вождя кочевников в Бухаре.
Однако вскоре они убедились, что с этим видом оружия их новый спутник умел обращаться совсем не ученически. Сайгаки появились в низких холмах неожиданно, стадом в десяток голов они направлялись к речке на водопой. Казачок и двое стрельцов, едва заметили животных, хлёстко подстегнули коней, и те, будто стрелы с тетивы, сорвались с неторопливого хода, помчались им наперерез. У казачка оказались и быстроногая лошадь и сноровка опытного степного охотника, стрельцы от него сразу же заметно отстали. Страстно преследуя сайгаков, он скрылся за холмом, и там прозвучал выстрел, а с разницей в доли секунды раздался второй, из другого ружья. Атаман приподнялся в стременах, но увидеть ничего не смог. Он отметил про себя, что в поле зрения нет и Бориса, приписал второй выстрел ему, и немного успокоился.
Подстреленный сайгак бился в предсмертной агонии, когда Борис спрыгнул с коня, опустился на колено. Полоснув по горлу животного кривым острым ножом, он ни одним движением не показал, что слышит хриплое и шумное дыхание резко остановленной сзади лошади.
— Это мой! — возбужденно и радостно воскликнул казачок, буквально слетая с мягкого седла на землю и подбегая к нему.
Борис провел ладонью по короткой шерсти бока сайгака. Под шерстью обнажилось кровоточащее пятно единственной раны.
— Я не мог промахнуться! — поняв его молчаливое объяснение, слегка притопнул, не согласился казачок.
Борис перевернул тёплое и податливое тело животного. Вторая пуля тоже попала, но с другой стороны, в шею.