— Даю вам слово, — сказала Альенора, — я не изменила своего решения. Спокойно отдыхайте до завтрашнего дня.
— Но приказание аббата…
— Знаю, — ответила она, нахмурившись. Затем у нее на лице появилось то же самое выражение, которое Джеффри де Ранкон наблюдал у женщин, хлопотавших у корзин: насмешливое, лукавое и таинственное.
— Сударь, — продолжала Альенора, — как вам известно, помимо фронтального нападения существует много других способов сбросить противника с коня. Порой обходной маневр…
Обходной маневр! Альенора осуществила его на следующий день.
Стоя на простом помосте, возведенном на склоне холма близ Везеля, аббат Бернар де Клерво смотрел вниз на тысячи воинов, собравшихся здесь главным образом благодаря его красноречию, энтузиазму и неутомимой энергии. Многие месяцы беспрерывных переездов, длительных уговоров, горячих споров, истовых молитв и постов настолько истощили его, никогда не отличавшегося крепким здоровьем, что стоявшим вблизи казалось, что смерть уже наложила свой отпечаток на его лицо. Они даже сомневались — хватит ли у него сил, чтобы обратиться с речью к такому огромному количеству людей. А Бернар стоял, подняв исхудавшую руку, и ждал, пока не наступила тишина. Затем твердым, сильным голосом, долетавшим до самых задних рядов боевых порядков, он, заговорил о священной войне, участниками которой с этого момента становились его слушатели, о единении и братстве, которые должны сплотить великую армию, о забвении всех споров и обид, о мире, который в результате должен воцариться в оставленных владениях и семьях, о прощении всех прошлых грехов в награду за готовность встать на защиту христианской веры.
Он говорил с особым жаром, и ни один человек в огромной толпе, где сильные мужи не могли сдержать слез от переполнявших их чувств, не догадывался, что мысли аббата были частично заняты совсем другой проблемой, которая сильно беспокоила и тревожила его. Всю ночь накануне он провел в молитве перед алтарем новой великолепной церкви, построенной в Везеле, и готов был поклясться, что ни на минуту не сомкнул глаз… И все же такое могло только присниться. Сон был очень странным, таким ярким и навязчивым, что забыть его аббат был не в силах даже сейчас, когда исполнилось самое сокровенное желание и лучшие воины Франции, Бретани, Анжу, Бургундии, Аквитании и Шампаньи с благоговением внимали его словам.
Помнится, он стоял на коленях в темной церкви, тускло освещаемой только свечами, зажженными у алтаря, когда в нее вошел человек и опустился рядом с ним на колени. Это был рослый мужчина, бедно одетый, от которого сильно воняло рыбой, луком и потом. Удивительно, что незнакомец пришел в церковь в глухую полночь, но Божья обитель открыта для всех в любое время. Аббат продолжал молиться, но незнакомец тронул его рукой. Обернувшись, священник, несмотря на темноту, отчетливо увидел, что тот ему что-то предлагает. Большие, коричневые от загара руки, покрытые рубцами и мозолями от тяжестей работы, но тщательно вымытые, протягивали ему что-то завернутое в женский головной платок. Жестом мужчина попросил принять узелок. Порядком удивленный, Бернар взял сверток и, разворачивая его, почувствовал, как к запаху пота примешался какой-то аромат. Развязав узелок, аббат увидел внутри благоухающую великолепную красную розу с бриллиантовой капелькой росы в самом центре цветка. Но в то же мгновение заметил рядом с каплей черного мохнатого паука, существо, к которому он испытывал безрассудное, неистовое отвращение. От неожиданности он уронил платок, розу и паука на пол. И тут заговорил незнакомец.