Заметив сверкнувшие впереди кольчуги, де Ранкон закричал:
— Король? Что с королем?
Людовик хотел ответить, но от волнения у него перехватило горло. Вместо него ответил Тибольт:
— Цел и невредим. А королева?
— Цела и невредима.
И вот Людовик VII, Тибольт и де Ранкон сошлись вместе. Почувствовав огромное облегчение после пережитого ужасного волнения, они заговорили все разом, перебивая друг друга, смеясь и чуть не плача от радости. В этот момент французы полагали, что отряд аквитанцев был атакован и рассеян (что еще могло им помешать устроить стоянку в условленном месте?); но смогли спасти королеву. Они думали так и тогда, когда де Ранкон целовал руку короля, а он похлопывал его по плечу, когда Тибольт сжал руку де Ранкона и, обращаясь к королю, ликуя, произнес:
— Бог даст, и другие ваши опасения окажутся такими же безосновательными.
Но вот он задал единственный для солдата вопрос:
— У вас большие потери?
— Никаких потерь. На нас никто не нападал.
После этих слов наступило продолжительное ледяное молчание.
— Никто не нападал? Тогда почему же вы не остановились там, где приказано? — изумился до крайности король.
— О, ради всего святого, почему вас здесь не оказалось? Вы могли бы уберечь нас от несчастья, — проговорил, с трудом переводя дыхание, Тибольт.
— Погибло более двух тысяч отличных воинов, потеряно свыше тысячи превосходных лошадей, — заметил Людовик.
Понимая полную бесполезность оправданий, явную бессмысленность попыток как-то обелить себя, де Ранкон начал объяснять, как все получилось.
В последующем пришлось вновь и вновь повторять эти объяснения, но их никогда не признавали обоснованными. Стоило только через пятьдесят или шестьдесят лет сойтись французам и аквитанцам, как спор разгорался снова. Обозленные постоянно задаваемым вопросом: «Кто сотворил пакость во Фригии?» — аквитанцы придумали обидный для французов ответ.
— Грязные турки, — говорили они, — лежали за камнями, и когда мы проходили мимо — всего лишь немногочисленный авангард — но заметьте, в отличном боевом строю, — они боязливо прятались. Просто побоялись напасть на нас. Но когда бедняги французы высыпали нестройными толпами…
Подобные обвинения были тем более обидны, что, по словам солдат главной армии, надеясь на авангард, двигались без особых мер предосторожности.
Как и следовало ожидать, у короля мучительные страхи за королеву сменились неистовой яростью против нее. Подобно матери, которая трясет и шлепает своего ребенка, только что чудом спасшегося из-под копыт бешено мчащейся лошади, он наказал королеву единственным доступным ему способом: упреками и молчанием. Де Ранкона он отослал домой. Когда Альенора попыталась вступиться за него, говоря, что она виновата в не меньшей степени, так как согласилась на лучшее место для лагеря, Людовик VII ответил: