Откуда только не звонили в администрацию института на следующее утро! Даже из какого-то совета ветеранов позвонили и умоляли «сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти нашу Верочку!». Журналисты начали осаду Склифа. Впрочем, эта осада длится дней двести в году, если не двести пятьдесят. В Склифе частенько лежат известные люди, иногда — по нескольку сразу.
Судорожные припадки не повторялись, но Озорицкая начала терять сознание при попытке сесть в постели. Не успевала садиться, как тут же заваливалась. Ее обследовали «от» и «до», цепляясь за малейшие зацепочки, но так и не нашли мало-мальски убедительных данных за неврологическую патологию. Думали и о наркомании, но следов наркотических и сильнодействующих веществ в крови и моче не обнаружили. Все же пригласили на консультацию нарколога. Тот час просидел возле койки Озорицкой, прочел от корки до корки историю болезни и кратко резюмировал: «Не наша».
А чья?
Анастасия Даниловна с неослабевающим интересом следила за диагностическим поиском у Озорицкой. Этим-то и отличается настоящий врач от «не настоящего», ремесленника с врачебным дипломом. Ремесленник бы сказал: «с глаз долой — из сердца вон», — а настоящему врачу подобное даже в голову не придет. Увы, поиск зашел в тупик. Потери сознания при изменении положения тела попытались было связать с ортостатическим коллапсом, то есть с недостаточным притоком крови к головному мозгу при вставании вследствие снижения артериального давления. Привлекли кардиологов, но и те ничего «своего», профильного, не нашли.
Диагностический поиск зашел в тупик. Совсем как следствие. Про следствия ведь принято говорить: «На седьмом году следствие зашло в тупик». Вот так же и с поиском.
Циничные сверх всех мыслимых и немыслимых пределов люди (а среди врачей, увы, попадаются и такие), заблаговременно просили заведующего патологоанатомическим отделением Тутубалина оставить им «лишний билетик» на вскрытие Озорицкой. Тутубалин, не любивший, когда торопят события, посылал горе-шутников на три веселые буквы, но шутники не унимались.
Расширенный консилиум (столь блистательного сборища врачей возле своей кровати мало кто удостаивался) осмотрел Озорицкую, повертел и так и сяк историю болезни, но поиск из тупика не вывел. Озорицкая сильно сдала — отощала, подурнела, скандалила редко, а если и скандалила, то вяло и недолго. Выписываться больше не порывалась. Куда выписываться, если до туалета дойти нет возможности, приходится все дела в постели делать.
Накал страстей за пределами Склифа тем временем нарастал. К звонкам и мельтешению журналистов здесь все привыкли, но когда и того, и другого слишком много, то вся эта суета начинает досаждать. Какой-то ловкий прохиндей даже затеял сбор средств на лечение Веры Озорицкой за рубежом. Ясное дело, что не в Таджикистане, и не в Молдавии, а в некоей «самой передовой клинике Германии». На первом этапе требовалось ни много, ни мало, а триста тысяч евро, во всяком случае именно такая сумма была заявлена. Какая-то истеричка в Живом журнале разродилась постом, озаглавленным: «Таких актрис больше не делают». Пост сутки провисел в топе Яндекса. А Вера Озорицкая лежала и не могла встать. Укатали сивку крутые горки, называется. И, вдобавок ко всему, затемпературила и покрылась мелкой точечной сыпью.