Он поймал себя на том, что смотрит в потолок и думает об Элли, хотя он и без того думал о ней практически каждый миг своего бодрствования. Но этим вечером ощущения были какие-то иные. Обычно, когда он представлял себе Элли, ему казалось, будто он смотрит на нее, как бы паря над нею или находясь в той же комнате, но оставаясь при этом позади дивана и стараясь не оказаться у нее на пути, чтобы она не натолкнулась на него. Он был — во всяком случае, в своем воображении — кем-то вроде Хопкирка по отношению к ней, выступающей в роли Рэндалла,[107] только куда более симпатичного. Однако сегодня, когда он представил ее, его самого рядом с ней не оказалось. Ее он видеть мог — на диване, рядом с холодильником, в постели, — но это походило скорее на фотографии, которые он мысленно делал, а не на видеофильм, частью которого он являлся сам.
Когда он наконец задремал, сон был неспокойным и прерывистым. А после пробуждения он почувствовал, как непонятным образом стал дальше и от Элли, и от самого себя, в результате чего понял: что-то произошло. Где-то глубоко внутри себя он ощутил пустоту… не то чтобы он оказался далеко, нет, он просто отсутствовал. И ему почему-то стало ясно, что он больше никогда не увидит Элли, не обнимет ее, не почувствует ее запах, не вызовет у нее раздражения. И что если ей действительно каким-то чудом удастся от него забеременеть, то он никогда не увидит своего ребенка, не подержит его на руках и не станет по-отечески о нем заботиться, потому что он — теперь до него дошло — умер.
Габриель уткнулся головой в подушку и зарыдал, как дитя.
Было шесть тридцать вечера, когда Элли приехала в больницу. Прежде чем заглянуть в кабинет Сары, она, конечно, зашла проведать Габа. Рядом с его койкой стоял медбрат, ставивший капельницу.
— Какие-нибудь перемены? — будничным тоном спросила Элли.
Медбрат отрицательно покачал головой.
— Я скоро вернусь проверить, как прокапывается лекарство, — сказал он.
Медбрат совсем не походил на остальной младший медицинский персонал: он был единственным мужчиной в этом царстве медицинских сестричек, выглядел старше их и лицо у него было морщинистое, землистое. К тому же дружелюбие явно не входило в число его добродетелей, и вскоре он покинул палату.
Элли подошла ближе к Габу и поцеловала его в лоб, при этом на мгновение задержав лицо рядом с его лицом, пытаясь вдохнуть запах Габа, едва заметный отголосок которого его кожа хранила еще вчера. Однако сегодня запах уже не чувствовался, и она отстранилась, хотя прежде прошептала: «А теперь мы подождем, дорогой», после чего отправилась на встречу с Сарой, старшей сестрой отделения.