Шум автомобильного мотора нарастал. Самосвал был совсем недалеко. Рычание собак смолкло, но самосвал казался бешеным псом, мчащимся на него.
Павлик уперся ногами, напрягся и перевернул человека еще раз… Лучи фар резанули по лицу лежащего, и Павлик узнал своего друга.
Огромные скаты самосвала в темноте казались больше, чем были на самом деле. Клокочущее рычание мотора раздавалось совсем рядом, когда Павлик перевалил Атахана, и тот, как мешок, покатился со склона в кювет.
Павлик едва успел выскользнуть из-под колес несущегося самосвала и побежал к дому.
Тяжело дыша, поднялся он по ступеням.
— Господи! А я-то встревожилась! Тебя же не было в спальне, — сокрушенно укоряла его Людмила Константиновна. — Весь в грязи, в пыли!
— Там человек лежит! Это он вас тогда… давно спрашивал.
— Где?!
И они побежали к кювету…
Виделось Атахану: он — пятилетний, умыт, причесан, лежит в постели. А молодая Людмила Константиновна (или это Наташа?) склонилась над ним… Сейчас обнимет его. Очнулся. Он — в постели. Седая Людмила Константиновна гладила его по голове. Атахан повел глазами. Он лежал в ее комнате. Исцарапанное знакомое лицо мелькнуло в дверях и скрылось. Словно детство Атахана взглянуло на него.
Детдом спал…
Людмила Константиновна прошла по комнатам, заметила пустую кровать Павлика и всплеснула руками.
Утром Атахан увидел около себя на стуле спящего Павлика. Голова его покоилась на плече, а правая рука сжимала компресс. Он, видимо, хотел поменять или смочить его в наполненном водой сосуде, рядом с его рукой, на тумбочке.
Почувствовав на себе взгляд, мальчик с аппетитом зевнул и проснулся. Смутился, обнаружив в руке сухое полотенце с вышитым красным фазаном, окунул его в воду, отжал и, положив на лоб Атахану, шепнул, как заговорщик:
— Не выдавайте меня Людмиле Константиновне. Надо мне смотаться, чтобы она не заметила.
В коридоре послышались шаги, и Атахан, знавший походку своей старой воспитательницы, скомандовал:
— Дуй!
Павлика и вправду будто ветром сдуло: шмыгнул в боковой коридор.
Атахан улыбнулся: Павлик чем-то напомнил ему Юльку.
Юлька вошла в опустевшую палату Атахана, предварительно трижды постучав, как было у них условлено. Она держала в одной руке букет гладиолусов, переданных пограничником-шофером, а в другой — довольно неуклюже спеленатую куклу. Хозяйским движением, копируя жесты матери, Юлька поставила цветы в вазу, положила на стул куклу, поправила подушку.
— Ты почему здесь? — заглянула в изолятор Наташа. И душа ее всколыхнулась, охваченная тревожной надеждой.
Никто не знал, как забилось ее сердце, когда она увидела цветы в вазе и подумала, что Атахан вернулся. Она и сама не понимала, почему так прерывисто вдруг забилось сердце… А Юлька поправляла подушку в пустой, по-прежнему пустой палате.