— Нет, нет, Атахан, — жестко отказала воспитательница. — Я надеюсь, у тебя все образуется с Наташей. А Павлик может стать помехой, преградой. Неизвестно, как она поведет себя, если у тебя будет чужой ребенок.
За дверью Павлик слышал весь разговор.
В своей засаде он оцепенел. Его глаза вспыхнули злым огоньком, и он прошептал: «Наташа, я тебе моего отца не отдам!» — Он закрыл лицо руками. Маленькое тело поглотила полутьма коридора.
Людмила Константиновна спросила?
— Ты очень ее любишь, Атахан?
Под ее сочувственным взглядом он смущенно опустил глаза:
— Хотел быть отцом Юльки. — И вдруг у него вырвалось: — Не могу без них! — и отвернулся.
…Рассвет протиснулся в коридор. Павлик от усталости опустился на пол и тут же заснул. Он не слышал их шепота, не видел, как Атахан вышел из палаты и, крадучись, двинулся по коридору. Не знал мальчуган, каким виноватым чувствовал себя Атахан, как будто он дал слово и не сдержал его. И хотя слова Павлику не давал, он казался себе ничтожеством. Он пересек двор, взялся за ручки мотоцикла, не испытав привычной бодрящей упругости машины. Пожалел, что не может уехать неслышно. Не заводя, провел мотоцикл шагов десять — двенадцать…
Звук мотора бросил Павлика к окну, откуда он недавно вылезал. Павлик ухватился за подоконник, высунулся и увидел в клубах пыли странно ссутуленные плечи и виновато опущенную голову Атахана…
Давно осела пыль, а Павлик все смотрел и смотрел в окно. Он решил добраться до того аула, где жила Наташа, которая мешала ему стать сыном Атахана, и сказать ей, что Атахан — его! Но слишком был еще памятен страх недавней ночи, поэтому Павлик заколебался. Он вернулся в спальню, оделся. «Нет, надо идти…» — не очень твердо приказал он себе. Услышав шаги Людмилы Константиновны, в одежде забрался под одеяло. Закрыл глаза на секундочку, а открыл их и увидел — окна светлеют.
Павлик подхватился, взял для храбрости чехол от ножа, проскочил босиком коридор, спустился с крыльца, надел тапочки. В путь! И вот он на улице… Он знал, этот аул — направо, знал — до него далеко… А сколько километров, да и что такое километр, Павлик не представлял. Для утверждения собственного достоинства он замахнулся чехлом на двух дерущихся голенастых, худосочных петушков. «Противники» отступили.
Павлика ободрила победа, и он зашагал дальше, засунув чехол за пазуху. Он мог и без оружия справиться с кем хочешь.
По дороге шли два похожих, как братья, толстых туркмена.
В одинаково пышных бараньих шапках — тельпеках, в одинаково нарядных плотных ватных халатах, в тонких, легких сапогах с калошами. Оба солидно оглаживали жидкие смоляные бородки, важно кивали, перемешивая русские и туркменские слова: