Павлик пробежал вдоль ограды и увидел двух больных: они за столиком играли в домино.
— Ножик этот Юльке передайте! — Он перебросил нож через ограду: — Юльке! Скорее!
Подоспели к самой ограде и трое мальчишек, швырнули рваную одежонку Павлика в садик. На траву упали лохмотья, тапочка перевернулась в воздухе и шлепнулась набок, так что стало видно: подметки нет.
Проходя мимо Павлика, все поочередно ткнули его кулаком в бок, а рыжий стукнул по шее. Павлик, поддерживая руку, распухшую от удара камнем, молча снес все обиды.
Мальчишки ушли с сознанием исполненного долга.
Один больной, положив костяшки домино на столик, поднял нож и, рассматривая его, направился к крыльцу. Другой собрал изорванную одежду Павлика, приблизился к ограде и, укоризненно качая головой, попрекнул:
— Плохо, очень плохо смотрят за тобой родители! Нехорошо, очень нехорошо. Беги скорей домой, мальчик, — и передал Павлику разорванную рубашку, штаны и тапочки.
Павлик поплелся в кусты, проверил, на месте ли чехол, и начал облачаться в пыльные лохмотья.
— Мальчик! — прозвенел голосок Юльки. Она была в синем платьице. — Тебя как зовут?
— Павел! — не оборачиваясь, отозвался он, глядя на свою распухшую руку и шмыгая носом.
— Павлик, тебя мама моя зовет.
— Не пойду! — Он оглядел себя: вид был растерзанный. — Не пойду! Принеси мне хлеба!
Юлька юркнула в комнату, оттуда появилась Гюльчара. Вдвоем они втянули упирающегося Павлика в комнату Наташи.
— А меня зовут тетя Наташа, — приветливо представилась она.
Его поразил ее мягкий, грудной голос. Павлик попробовал насупиться. Почему-то плохо получилось.
— Сейчас тебя накормим, — гостеприимно сказала Наташа.
Он замотал головой, давая знать, что отказывается.
— Мама, дай ему хлеба, он голодный.
— Ничего не голодный! — рявкнул Павлик.
— Нет, голодный, — настаивала Юлька. — Сам просил у меня хлеба.
Наташа придвинула ему тарелку каши с мясом и подливкой.
Павлик шмыгнул носом. Отвернулся бы, но глаза впились в тарелку.
— Ешь, ешь, — ласково сказала Наташа.
— Не буду, не хочу, ни за что! — А рука потянулась за ложкой, другая за хлебом. Но тут он вскочил: — Я с грязными руками дома не сажусь за стол. — Он посмотрел на дверь: не удастся ли сбежать? Взгляд был красноречив, и Гюльчара поплотней притворила дверь.
— Ну что ж, ты прав, — с улыбкой сказала Наташа.
«У нее улыбка и голос, как у Людмилы Константиновны, и Людмила Константиновна так говорит: «Ну что ж, ты прав», и так же улыбается… Нет, не так же… Она совсем не похожа на Людмилу Константиновну. И стаканы у нас в детдоме другие — лучше, и ложки, и хлеб не так режут».