Удалось обнаружить его в комнате для гостей, самой дальней на втором этаже. Он лежал на кровати в одежде и курил, уставившись в потолок. Оба окна — настежь.
— Тебе не холодно? — спросила я.
Он вздрогнул и тут же загасил сигарету.
— Посиди со мной, Полин. Мне так одиноко.
Я невольно усмехнулась. Наверное, это получилось грубовато — Мишель действительно выглядел очень расстроенным. Присев рядом, я погладила его по волосам. Он повернул голову и с жалкой улыбкой потерся щекой о мою руку.
— Почему ты не пришел ко мне? Лежишь тут один, куришь.
— Извини. — Он помахал рукой, как бы разгоняя дым. — Подожди, я закрою окна, ты замерзнешь.
— Не надо. Пусть проветрится. Пойдем лучше в спальню.
— Полин… — Мишель сел на кровати и прижал меня к себе. — Полин… Наверное, наш сын прав.
— В смысле?
— Лучше я буду спать здесь, пока не родится малышка.
Сказать, что ближайшие полгода я буду спать в клинике? Нет, не сейчас. Сейчас у меня не поворачивается язык.
— Ты чудак, папаша Сарди! Знаешь, чем сейчас увлечен Селестен? — Я ласково погладила Мишеля по щеке, мне даже не приходилось прилагать для ласки никаких усилий, такую я испытывала к нему жалость. Слабохарактерно, наверное… — Он читает Миллера!
— Миллера? Кажется, это что-то ужасно неприличное?
— В свое время Мопассан тоже казался верхом неприличия. И даже вальс когда-то не танцевали в приличном обществе. Сейчас другой век. Это уже классика.
— Может быть. Знаешь, Полин, я никак не могу прийти в себя от выходки Селестена. Да и своей тоже. Я ведь чуть его не ударил! Я! Собственного ребенка!
Ну что тут скажешь? В моей голове скопилось слишком много мыслей, чтобы произнести вслух какую-нибудь из них.
— А он принес тарелку с кусками дыни и опять просил у меня прощения… Я тоже каялся! Так не может продолжаться!
— Имеешь в виду, не должно повториться? — поправила я.
— Конечно! Это ненормально!
— Почему, Мишель? В других семьях ссоры, крики и даже мордобой — это норма.
— Но не у нас! Не в нашей семье!
— Мишель. — Я прижалась к нему. — Ты знаешь, мне тоже очень дорога и наша семья, и ее репутация. Но все обстоит гораздо сложнее.
— Ты о чем? — Он напряженно отстранился от меня.
Я пристально смотрела в его глаза. Муж выдерживал взгляд. Ох, только бы не сорвалось: «о твоей любовнице!».
— Утром я была у врача. Он настаивает на том, чтобы я срочно ложилась в клинику. Иначе у Жюльет мало шансов.
— О, Полин! — Мишель обнял меня обеими руками и прижался головой к моей груди. — Что я должен сделать? Как помочь тебе?
От его жаркого дыхания и прикосновений у меня по телу побежала та самая, «предвещающая», истома. Кажется, он задал какие-то бестолковые вопросы?.. Нет, вопросы потом… Я уже не могла ничего с собой поделать, а просто повернула к себе его лицо — такое дорогое, любимое, самое желанное в мире! И мы поцеловались так, как если бы это был наш самый первый и самый долгожданный поцелуй в жизни.