— Зовите клоунов скорей…
— Так как с другими жертвами? — повторил я. — Почему они погибли, Алек?
— Разве это не рай земной… — пел он.
— Вы вызвали меня сюда по какой-то причине, — сказал я.
— Ты, конечно, согласен со мной…
— Почему они умерли, Алек? — спросил я.
— Если кто-то все плачет и ноет… — Голос Алека был высоким и тонким. — Если кто-то страдает от боли…
— Заключенный Хардимен…
— Зовите клоунов скорей…
Я посмотрел на Долквиста, затем на Лифа.
Хардимен помахал мне пальцем.
— Не волнуйтесь, — пел он, — они уже здесь.
И он рассмеялся. Смех его был резким, голосовые связки сильно напряжены, рот широко открыт, плевки разлетались по всем углам, а глаза округлялись все больше, когда останавливались на мне. Весь воздух в камере, казалось, уходит в рот Хардимена и будет наполнять его легкие до тех пор, пока не надует тело, как шар, нам же не останется ничего другого, как задохнуться в безвоздушном пространстве.
Затем его рот, наконец, захлопнулся, глаза потускнели, и он снова выглядел вежливым и рассудительным, как провинциальная библиотекарша.
— Зачем вы меня вызвали сюда, Алек?
— Вы все-таки прилизали свой чубчик, Патрик.
— Что?
Хардимен, повернувшись, обратился к Лифу.
— У Патрика в детстве был дурацкий чубчик, ну, такой вихор, вот здесь, ближе к затылку. Он у него торчал, как сломанный палец.
Я едва сдержал желание протянуть руку к голове и пригладить вихор, которого у меня не было уже много лет. Внезапно я почувствовал холод в желудке и непонятную слабость.
— Зачем вы вызвали меня сюда? У вас была возможность поговорить с доброй тысячей полицейских, с таким же количеством федералов, но…
— Если я заявлю, что моя кровь отравлена, и не кем-нибудь, а правительством, или что альфа-лучи из других галактик наделяют меня особыми способностями, или что я был насильно превращен в гомосексуалиста собственной матерью, — что вы скажете на это?
— Я не знаю, что вам сказать.
— Разумеется, нет. Потому что вам ничего не известно, и потом все это неправда, но даже если бы было правдой, все это не имеет отношения к делу. Что, если я скажу вам, что я бог?
— Который?
— Единственный.
— Я бы удивился, почему бог запер себя самого в стенах тюрьмы и почему не сотворит чудо и не выдворит себя отсюда.
Он улыбнулся.
— Очень хорошо. Немного поверхностно, но таков ваш характер.
— А каков ваш?
— Мой характер?
Я кивнул.
Он посмотрел на Лифа.
— Что, у нас на этой неделе снова жареные цыплята?
— В пятницу, — ответил Лиф.
Хардимен кивнул:
— Хорошо. Люблю жареных цыплят. Патрик, приятно было встретиться. Забегайте еще.
Лиф посмотрел на меня и пожал плечами.