Болтон подал мне карту, размером 8×11, на которой были изображены округи Эдвард Эверетт Сквеа, Сейвин Хилл и Коламбия Пойнт. Кто-то очертил карандашом круг, включавший в себя приход Св. Барта, куда опять же входили Эдвард Эверетт Сквеа, Блейк Ярд, вокзал Джей-Эф-Кей/Мэсс, участок Дорчестер авеню, начиная от границы Южного Бостона и заканчивая собором Св. Уильяма в Сейвин Хилл. Внутри круга были отмечены пять маленьких черных квадратиков и два больших синих круга.
— Что означают квадратики? — я взглянул на него.
— Приблизительное местожительство в 1974 году Джека Рауза, Стэна и Дайандры Тимпсон, Эммы Херлихи, Джерри Глинна и Эдгара Кензи. Два синих круга — это места убийств Кола Моррисона и Чарльза Рагглстоуна. Квадратики и точки находятся на расстоянии четверти мили друг от друга.
Я посмотрел на карту. Моя округа. Крошечная, всеми забытая труднодоступная местность, заполненная трехэтажными домами с выцветшими рамами, уютными тавернами и угловыми магазинчиками. Не считая неизбежных скандалов в барах, тут не случалось ничего примечательного. И тем не менее она удостоилась пристального внимания со стороны ФБР.
— То, на что вы смотрите, — сказал Болтон, — не что иное, как зона убийств.
* * *
Я позвонил Энджи из пустого конференц-зала. Она ответила после четвертого звонка, задыхаясь.
— Привет, я только что вошла.
— Что делаешь?
— Разговариваю с тобой, дуралей, и открываю почту. Счет, счет, реклама ресторана, счет, счет, счет…
— Как там Мэй?
— Хорошо. Я только что вручила ее Грейс. А как у тебя прошел день?
— Парня с бородкой зовут Эвандро Аруйо. Он был «дружком» Алека Хардимена в тюрьме.
— Ерунда.
— Ничуть. Похоже, он тот, кого мы ищем.
— Но ведь он не знает тебя.
— Верно.
— Тогда зачем ему оставлять твою визитку в руке Кары Райдер?
— Совпадение?
— Ладно. А убийство Джейсона тоже?
— Действительно, большое совпадение.
Энджи вздохнула, и я услышал, как она вскрывает конверт.
— Бессмыслица какая-то.
— Согласен, — сказал я.
— Расскажи мне о Хардимене.
Я так и сделал, затем поведал о проведенном дне, она же продолжала вскрывать конверты и повторяла «да, да» своим обычным рассеянным тоном, который мог бы вывести из себя кого угодно, но не меня, потому что я знал ее слишком хорошо, в том числе ее способность одновременно говорить по телефону, слушать радио, смотреть телевизор, готовить пасту, вести разговор с кем-то в комнате и в то же время слышать каждое слово, произнесенное мной.
Но где-то в середине моего рассказа ее «да» прекратились, и в ответ я слышал только тишину, но в ней не было оттенка восхищения, она была тягостной.