Арбенин ответил не сразу.
– Хорошо. – Затем добавил. – Вы их получите. Если работа будет того стоить.
Детектив помолчал, как будто по причине возни с револьвером.
– Мистер Шуйцев – последний отпрыск старинного дворянского рода, – наконец сказал он. Последовавшая за таким началом отчёта пауза была краткой, необходимой для того, чтобы придать голосу доверительное выражение. – Поверьте моему опыту сыщика, мистер Арбенин: порода кое-что значит. Это не мы с вами. – Детектив как бы не замечал, что последняя фраза пришлась не по вкусу Арбенину. – Вы любите собак? – Он поднял голову, будто знал, что Арбенин не ответит, и хотел с помощью своего проницательного взгляда сделать вывод о его мнении по этому вопросу. – Они заставляют задумываться о таких вещах...
– За этот треп я не заплачу ни цента. Ближе к делу.
Словно не обращая внимания на резкость замечания, детектив поднялся на ноги.
– Похоже, это не было трепом для Великого князя К. Не будем называть имя несчастного. Он-то ценил породу и в лошадях, и в собаках, и в женщинах... – Он вставил в собранный револьвер последний из патронов, сунул его в кобуру на поясном ремне. Скомкал газету и тряпку, и все это выбросил в мусорное ведро возле двери. После чего продолжил сообщать о добытых сведениях, уже расхаживая по комнате.
– Шуйцев был беден, рано остался сиротой. Но был взят Великим князем под свое покровительство за особые качества, которые проявились у молодого человека. Его перевели в окрестности столицы, и он стал офицером полка старой лейб-гвардии, помогал князю выигрывать споры...
– Я это знаю, – холодно прервал его Арбенин.
– Вот как? – не удивился детектив, остановился напротив и глянул ему в глаза. – И давно?..
1913 год. Другой мир, другая эпоха.
Военный самолет с отличительными знаками Российской империи низко пролетел над залитой сиянием послеобеденного солнца речкой, покрыл рябью и блёсками поверхность воды и шумно, как бы прыжком, преодолел ровный и пушистый ряд невысоких прибрежных деревьев. За ними поднялся метров до тридцати над землей, над сочно зеленым и пестрым от белых и голубых цветов июньским полем. Из кабины лётчика в обе стороны вылетели жестяные банки, за ними еще две такие же, и еще. Три парных карабинных выстрела разнеслись над полем – и банки красочными фейерверками взорвались в безветренном воздухе, оставив после себя шесть облачков темно-бурого дыма.
Два лихих и ловких всадника, не отставая и на полкорпуса лошади один от другого, неслись по широкому полю, на скаку перезарядили карабины. Один выделялся удобной одеждой казачьего есаула; другой был без офицерского кителя, в свободной белой рубашке с расстегнутым воротником. Стремительно приближаясь к полосе траншеи, они снова, почти разом, выстрелили в мишени, которые из нее появились, и мишени тут же исчезли. Ефрейтор, который сидел в траншее, опустил палки, и на каждой из прикреплённых к ним мишеней, в самом центре, в "десятке", было по дырочке от пули. Лошади с всадниками легко перепрыгнули через траншеи, и ефрейтор быстро поднялся. Он выбрал в углублении оранжевые флажки и, глядя вслед уносящим стрелков лошадям, вскинул над головой руки с флажками.