Он знал, что все будет совсем непросто.
— Спокойно, Эмма, — направившись к ней, сказал он. — Вы испугали друг друга.
Долгое время она смотрела на дверь. Затем, быстро скользнув глазами по его лицу, побледнела и отвернулась.
— Твои раны хорошо заживают.
Эмма ничего не ответила, лишь провела кончиками пальцев по груди.
— Когда ты еще раз попьешь, они совсем затянутся, — сев рядом, Лаклейн начал закатывать рукав, но она отпрянула от него.
— Где я? — ее глаза забегали по комнате и, в конце концов, остановились на изножье кровати из красного дерева. Некоторое время она пристально рассматривала замысловатую резьбу, а затем повернулась, чтобы взглянуть на изголовье. Вырезанные там инструктированные символы удостоились такого же тщательного осмотра. Освещенная лишь разожженным огнем в камине, комната постепенно погружалась в темноту, и в сгустившихся сумерках казалось, что эти символы двигаются.
Мастера начали трудиться над этой кроватью в день рождения Лаклейна, не только для него, но и для нее тоже. Он часто лежал на том самом месте, где сейчас находилась Эмма, зачарованно рассматривая резьбу и воображая, какой будет его подруга.
— Ты в Киневейне. В безопасности. Здесь тебе ничто не угрожает.
— Ты убил их всех?
— Ага.
Эмма кивнула. Было ясно, что она довольна этим.
— Ты знаешь, почему они напали на тебя?
— Ты меня спрашиваешь? — она попыталась подняться.
— Что, черт возьми, ты делаешь? — укладывая ее снова на кровать, требовательно спросил Лаклейн.
— Мне нужно позвонить домой.
— Я позвонил им прошлой ночью.
От видимого облегчения ее глаза широко распахнулись.
— Клянешься? Когда они за мной приедут?
Лаклейн был расстроен тем, что мысль покинуть его сделала Эмму такой счастливой. Но он не мог ее винить.
— Я разговаривал с Анникой и теперь знаю, кто они такие. Кто ты такая.
У нее вытянулось лицо.
— Ты сказал им, кто ты?
Когда он кивнул, Эмма отвернулась, покраснев, как он понял, от стыда. Лаклейн постарался подавить вспыхнувший в нем гнев.
— Тебе стыдно перед ними за то, что ты со мной?
— Разумеется!
Лаклейн заскрежетал зубами.
— Потому что считаешь меня животным.
— Потому что ты враг.
— Я не враждую с твоей семьей.
Эмма скептически приподняла бровь.
— Ликаны не сражались с моими тетками?
— Только в последнее Воцарение, — всего пять столетий назад.
— Ты убил кого-нибудь из них?
— Я никогда не убивал валькирий, — честно ответил Лаклейн. Но себе он признался, что, возможно, только потому, что никогда не сталкивался с ними.
Эмма задрала подбородок.
— А что насчет того, что внутри тебя? Что оно замышляет?