Регина виновато улыбнулась племяннице.
— Анника просто хотела забрать тебя от него.
Промаршировав вниз по лестнице, Эмма направила палец Регине в лицо:
— Итак, Лаклейн планировал запретить мне видеться с вами, а Анника собиралась убить моего любовника, даже не поинтересовавшись, что Я думаю по этому поводу? — все они обращались с ней как с прежней Эммой, стремясь хитростью заполучить право контролировать ее. Но такое у них больше просто не пройдет. — Интересно, что же планирую я.
— Расскажи нам! — затаив дыхание, крикнула Никс.
Эмма бросила на нее яростный взгляд. Я говорила риторически! Она понятия не имела, что планировала делать…
— Он ищет тебя, — раздался от двери протяжный голос вампира. Его глаза были прикованы к ней.
Эмма открыла рот. Валькирии не верили в совпадения, лишь в судьбу. А судьба иногда даже и не утруждала себя завуалированными намеками.
Лаклейн метнулся к вампиру, и в этот момент появились другие. В драку следом за Лаклейном тотчас же бросилась и Кассандра. Эмма видела все происходящее словно в замедленной съемке, чувствуя, что взгляд красных глаз вампира снова и снова возвращается к ней.
Неожиданно кто-то ударил ее под коленками, и она упала на пол. Лаклейн сбил ее с ног?
— Уходи, Эмма, — заревел он, отпихивая ее в сторону, отчего она, проехавшись по отполированному полу, оказалась далеко от места схватки.
Впереди кипел бой, но вампиры не сводили с Эммы глаз.
Они здесь из-за нее. Что, если отец узнал о ее существовании? Отправил их за ней?
Но кто…?
Неожиданно сны — ночные кошмары — всплыли в ее сознании. Воспоминания Лаклейна.
Перед глазами встал образ золотоволосого мужчины. Деместриу. Спокойно наблюдающего, как страдает Лаклейн.
Все говорили, что внешностью я пошла в мать. Но у нее были черные, словно вороново крыло, волосы и темные глаза. Мужчина же из сна — блондин, и ножны на правом боку говорят о том, что он левша.
Эмма тоже была левшой.
Нет. Это невозможно.
Снаружи сверкнула молния. Фаталистка. Точно, она просто фаталистка, ведь это худший — хуже просто не придумать — из вероятных сценариев. Не могло же такого быть, что ее отец пытал Лаклейна.
Его воспоминания, словно яд, просочились в ее сознание — воспоминания об истязании, которое теперь навечно стало ее. Ярость Лаклейна бурлила в ней, и Эмма отдалась ей на милость — как сделал и он — чтобы вынести боль…
Задрожав, Эмма не смогла сдержать рыдания. Сознание померкло, поплыло… Все слилось: реальность и кошмары. Каким-то образом она узнала о поселившемся глубоко внутри Лаклейна — столь глубоко, что он и сам о нем не догадывался — подозрении, что она дочь Деместриу…