— Это что, цель всей твоей жизни — сделать меня несчастной?
— Тебе не помешает расширить кругозор.
Она было открыла рот, чтоб поспорить, но он резко прервал ее. — Пятнадцать минут. Если ты все еще будешь чувствовать себя некомфортно, мы уйдем.
Эмма знала, что пойдет так или иначе, знала, он дает ей лишь иллюзию выбора. — Я пойду, если сама выберу ресторан, — произнесла она, пытаясь обрести хоть крупицу контроля.
— Идет, — ответил ликан. — Но у меня будет право на одно вето.
И только они вышли на людную улицу, вливаясь в поток людей, как она вырвала руку из его хватки и, расправив плечи, вздернула подбородок.
— И это помогает держать людей на расстоянии? — спросил он. — Та надменность, что ты примеряешь на себя, словно наряд, как только выходишь на люди.
Эмма взглянула на него искоса.
— Если бы только это работало со всеми …
Вообще-то, это и работало со всеми, кроме него. Этому трюку ее научила тетка Мист. Все считали ее такой чванливой, бессердечной сукой, с повадками бродячей кошки — никому и в голову не могло прийти, что она бессмертная язычница двух тысяч лет отроду.
Эмма бросила взгляд на аллею и заметила пару подходящих местечек для ужина. Широко и злобно ухмыльнувшись про себя, она показала в сторону суши-бара.
Принюхавшись украдкой к исходящим оттуда запахам, Лаклейн сердито на нее глянул.
— Вето. Выбери другой.
— Ладно, — в этот раз она показала в сторону ресторана, к которому прилегал фешенебельный клуб. Эмма могла почти побиться об заклад, что это был бар. Она бывала в парочке таких заведений. Ведь как бы там ни было, она жила в Новом Орлеане, в городе, считающимся мировым лидером по части похмельного синдрома.
Он, несомненно, хотел отклонить и этот ее выбор, но, заметив приподнятые брови Эммы, бросил на нее злобный взгляд и, схватив снова за руку, поволок за собой.
Управляющий ресторана горячо их поприветствовал и подошел к Эмме помочь снять пиджак. Но вдруг позади нее что-то произошло, что-то, что заставило управляющего вернуться на свой подиум заметно побледневшим.
Эмма почувствовала, как напрягся Лаклейн.
— Где остальная часть твоей блузки? — вызверился он.
Спина была абсолютно голой, если не считать двух завязанных бантиком тесемок, что удерживали края блузки вместе. Она не думала, что ей придется снимать пиджак этим вечером, и даже если бы такое случилось — к тому времени ее спина должна была бы быть прижата к темно-серой коже салона.
Но сейчас, обернувшись через плечо, она изобразила абсолютную невинность.
— А что не так? Что ж, наверно, теперь мне придется подождать снаружи.