— Спрашивай.
Она закатила глаза.
— Отлично. У тебя вырастают клыки? — когда он кивнул, Эмма уточнила: — А шерсть?
Лаклейн удивленно поднял брови.
— Господи, нет.
У нее было много друзей, покрытых шерстью, так что ей даже показался оскорбительным его тон. Но она решила пропустить его слова мимо ушей.
— Я знаю, что твои глаза становятся голубыми.
Последовал кивок.
— Тело больше, а черты лица меняются, становятся… более волчьими.
Эмма скривилась.
— Превращаются в морду?
Услышав ее слова, ликан даже фыркнул от смеха.
— Нет. Совсем не так, как ты себе это представляешь.
— Все, что ты описал, не сильно отличается от тебя сейчас.
— Но это правда, — Лаклейн посерьезнел. — Мы называем это saorachadh ainmhidh bho a cliabhan… дать зверю вырваться из клетки.
— Это страшно?
— Даже старых, сильных вампиров пробирает страх.
Раздумывая над тем, что он сказал, Эмма закусила губу. Как бы она не старалась, все равно не могла представить его как-то иначе… только сексуальным.
Лаклейн провел рукой по губам.
— Становится поздно. Ты не хочешь попить еще раз перед рассветом?
Смущенная тем, как сильно она этого жаждала, Эмма пожала плечами и уставилась на свой палец, которым очерчивала узоры пейсли[25] на покрывале.
— Мы оба думаем об этом. Оба хотим этого.
— Может быть. Но я не хочу того, что идет в комплекте, — пробормотала она.
— Что, если я поклянусь не прикасаться к тебе?
— А вдруг… — она замолчала, ее лицо запылало от смущения. — Что, если я… забудусь? — у Эммы не было сомнений, что, начни ликан целовать и ласкать ее так, как делал это тогда, то очень скоро она сама примется умолять его — как он выразился — перегнуть ее через кровать.
— Не имеет значения. Я положу руки на покрывало и не сдвину их.
Нахмурившись, она посмотрела на его руки и прикусила губу.
— Заложи их за спину.
Ему совершенно очевидно не понравилось предложение.
— Я положу их… — он огляделся, поднял руки вверх и закинул их за изголовье кровати, ладонями вниз, — сюда и, чтобы ни случилось, не пошевелю ими.
— Обещаешь?
— Да. Клянусь.
Эмма могла попытаться убедить себя, что это голод заставил ее подползти к нему на коленях. Но на самом деле причин было намного, намного больше. Ей было необходимо вновь ощутить чувственность действия, теплоту и вкус его кожи под своим языком, то, как его сердце начинает биться быстрее, словно она доставляет ему удовольствие тем, что жадно пьет его кровь.
Когда она опустилась рядом с ним на колени, Лаклейн откинул голову назад, открывая шею, маня ее.
Увидев, что он уже возбудился, Эмма занервничала.
— Руки останутся на месте?