Будильник прозвенел без десяти шесть, секунду я соображал, почему поставил его на такую рань, а потом до меня дошло, и я бросился к Юркиному столу за биноклем.
Кривулинская форточка была распахнута Интересно, обнаружил ли красавчик, что нет крючка?
Ворон появился в четыре минуты седьмого.
Сначала Степа присел на выступ под окно и как бы невзначай заглянул через стекло в комнату. Меланхолично тюкнул клювом и раме, словно не удержавшись при виде шального жучка, а потом всплеснул крыльями и очутился в форточном проеме. И здесь он не стал особенно задерживаться и скользнул вовнутрь.
Все шло как по маслу. Оставалось дождаться, когда Степа пошустрит в кривулинском логове и вынырнет назад.
От нечего делать я стал разглядывать соседние окна.
На ними еще спали. И только в одном окне горел свет. Лампочка была голой, без абажура, и я догадался, что это квартира алкоголика. Того самого. Я даже вспомнил, как его зовут — дядя Миша.
У алкаша были гости: несколько малокровных теней шаталось где-то в глубине кухни. Гудя по количеству пустых бутылок на подоконнике, компашка гудела всю ночь. Интересно, сказал я себе, откуда у дяди Миши деньги? Может быть, он выручил их за маршальскую звезду с бриллиантами, которую ничего не стоило спустить по дешевке у любого метро?
Переводя окуляры на Сережкино окно, я похолодел: форточка была закрыта.
И понял, что произошло.
Кривулин услышал сквозь сон шорох Степиных крыльев, поднялся с постели и — от греха подальше — захлопнул форточку. Отвлекшись на алкоголика, я упустил этот момент.
Если Сережка снова уснет, то ничего страшного не случится: Степа толкнет форточку и вылетит наружу. Но если красавчик обнаружит птицу и поймает ее, то… мои ладони сжимавшие бинокль, вмиг стали мокрыми.
Изо всех сил я всматривался в кривулинское окно, но за ним, казалось, ничего не происходит — в темном стекле равнодушно отсвечивало утреннее небо.
Часы показывали семь девятнадцать. До конца контрольного срока оставалось пять минут. Если Степа не появится, придется пилить к Кривулиным.
Дверь, конечно, откроет не Сережка, а его отец, невыспавшийся и злой, — артисты поздно встают. Я начну вешать ему какую-нибудь дикую лапшу, а он шуганет меня так, что я скачусь с лестницы как бобик!
Ворон не появился. Ни через пять минут, ни через десять. Я сосчитал до ста. Потом до тысячи. Его не было. Я опустил бинокль. А может, никуда не идти? Степу все равно уже не спасешь. Сам виноват. Не надо был почем зря шуршать своими крыльями!
Отойдя от окна, я осторожно лег в постель! На душе было гадко.