Силой мне ничего не добиться. Поэтому я попыталась переключить Дасти на быстрый шаг и другие мысли. Я все время с ним разговаривала. Я говорила и говорила, а боли были все сильнее и сильнее, это я заметила. Я очень испуга-
лась. Все время думала, что он вот-вот может лопнуть и умереть.
Время шло ужасно медленно, медленнее, чем на последнем уроке перед каникулами. Внезапно Дасти остановился и больше не соглашался сделать ни шагу. Стоял такой упрямый, повесил голову и дышал очень тяжело. Было страшно. Сначала я как ненормальная дергала за уздечку и хлопала его по крупу. Он не шевелился. От страха я начала ему объяснять, почему он должен двигаться. Я объясняла по-немецки и по-английски. Смешно утверждать, что он меня понял, но он и правда снова пошел и ходил, пока не появился ветеринар.
Все надо было делать быстро, и док попросил меня стать его ассистенткой. Я почти ничего не поняла, но действовала инстинктивно. Когда Дасти увидел шприц, то совсем ополоумел. Хотя он сильно ослабел от колик, но у него все еще было достаточно сил, чтобы кусаться, вставать на дыбы и лягаться. Ветеринар хотел попасть в сонную артерию. Боже, вот это настоящий подвиг — успокоить такую лошадь! Я вывихнула себе большой палец получила два синяка на бедрах и огромный кровоподтек чуть выше колена. Он оказался особенно болезненным. Но в тот момент я вообще ничего не почувствовала — как всегда, все ощущаешь позже.
Когда наконец ввели успокоительное, к Дасти нужно было еще подвести шланг, к которому прикрепили воронку. А потом я стояла полчаса, пока все, что нужно, не оказалось в глубинах его желудка.
Теперь Дасти снова бодр и весел. А у меня, когда все закончилось, с сердца упала целая скала.
Нэнси сказала мне: «Лошади у тебя в крови, как и у меня». Она рассказала, что даже в школу ездила верхом и всегда привязывала свою лошадь к пальме. А потом пальма зачахла, не выдержав такого количества лошадиной мочи.
121
Воскресенье, 25 августа 1996
Теперь я снова живу у Лоренца в его гараже для гостей и вечеринок. Постепенно у меня появляются серьезные мысли насчет отца. Я бы хотела знать, чем он занимается, что это у него за работа такая целыми днями и почему он постоянно куда- то ездит. Я решила все выяснить. Но это довольно трудно, потому что он мил со мной только на людях. Стоит нам остаться одним, он туг же перестает разговаривать, а если и открывает рот, то из него вылетают чрезвычайно приятные вещи типа: «Заткнись, а то врежу!», или «Не лезь не в свое дело, иначе получишь!», или «Где тебе понять, ты же такая дура!». До сих пор я все это глотала