Психология бытового шрифта (Флоренская) - страница 4

шрифтом: одна надпись сделана взрослым анонимом, закончившим как минимум восемь классов средней школы, другую изготовил спровоцированный автором шестилетний ребенок, не умеющий писать прописи (илл. 3 и 4). Угадай, читатель — где кто?

Девственный шрифт — самое интересное, чистое и незащищенное направление БШ. Чем же он так хорош? Ведь даже сами пишущие часто недовольны результатом своих трудов: бедно, некрасиво. Не забывай, читатель, что наш X творит на русском языке, сражаясь один на один с опасным противником — русским алфавитом. О, счастливцы, получившие в наследство изящный и пластичный латинский алфавит, ведущий с пишущим бесконечные завлекательные игры! Вам неведома прекрасная топорность кириллицы, ее ОБШИРНЫЕ ЧАЩИ и ЦАРАПАЮЩИЕ ШИПЫ! Русские буквы, кажется, созданы для тренировки христианского смирения: скупые движения корявой рабочей руки, согретой дыханием на морозе, — вот рисунок нашей азбуки (илл. 10–12).

Беспечный европеец, посвистывая, скользит по изумрудному изгибу S, птичкой выпархивает из клетки Q, одним росчерком придает вялому С военную выправку G.

Как весело импровизировать в латинице — у нас же лоб всегда в крови! Одна сомнительная радость, что у нас «ЖЭ — похоже на жука». Может, это и впрямь, в русском духе — с великим трудом влезть на вершину Л, чтобы, себя не помня, скатиться вниз. Европеец же, не тратя сил даром, с разгона преодолевает свои V и U[3] (илл. 59–60).

Неужели и дальше терпеть произвол всех этих Д, Ч, Б, Я, не говоря УЖ о Ц? ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ, здесь порой недостаточного одного героизма — приходится идти на хитрость. Существует множество способов, как пройти невредимо сквозь густой лес, ВЫРАСТАЮЩИЙ из русского алфавита как из сказочного гребешка, брошенного за спину. Пока наивные пуритане прут себе напролом с топором в руках, лукавые хитрецы находят тайные тропы, огибают болота и ловушки, перекидывают мосты через пропасти, а иной выскочка возьмет и перелетит непроходимое место, ЖУЖЖА иностранным мотором. И наш X нет-нет да и слукавит, недаром он в свое время сделал несколько шагов в сторону вершин чистописания. Чуть сомнение или задержка, и лукавая рука начинает торговаться с буквой, добавляет там и сям кудри и закорючки, сбивает с толку и приручает сурового урода. Наиболее сложные в написании буквы подвергаются выборочной, часто совершенно неоправданной косметической операции[4]. Лукавый шрифт запросто объединяет в одной надписи прописные и печатные буквы, которые тут же вступают в противоречие друг с другом: протянутая рука чужака повисает в воздухе (илл. 16, 23, 24).